– Успокойся. Странного действительно произошло более чем достаточно. Но мы иногда не понимаем других людей, не понимаем их поступков, а потом всё очень просто объясняется. Подождём ещё три дня.
– Тебе хорошо. Ты не с нами. А я теперь боюсь любого шороха. Мне не нужен такой отдых! – сказала мама.
– Ирина, тебе нужно убегать от нервного состояния. Каждый день по полчаса, – сказал папа. – Между прочим, у нас в палате тоже напряжённейшая атмосфера, а я не раскаиваюсь.
– Почему напряжённейшая атмосфера? – тут же спросил я.
– Торий и Федя цапаются, как кошка с собакой. Спорят о красоте. Это раз. Затем подозрительно ведут себя Василий Васильевич и Милованов. Между прочим, все они, кроме Тория, мне глубоко симпатичны.
– Расскажи, почему они подозрительно себя ведут? – попросил я.
– Пожалуйста, не забивай ему голову всякими подозрениями, – сказала мама папе. – Он и так вообразил себя сыщиком.
– А проспал всё на свете, – усмехнулся папа. – Даже мой свитер.
Он вдруг посмотрел на часы, снял на наших глазах ботинки и брюки и в той же самой позе, что утром на площадке, поджав под себя ноги по-турецки, сел прямо на пол. При этом он со свистом вдыхал воздух носом, а выдыхал ртом. Папин взгляд был устремлён мимо нас с мамой куда-то вдаль. Потом, снова взглянув на часы, папа неподвижно растянулся на полу. Потом встал около стены на голову, продолжая странно дышать и блаженно улыбаться. Мама, сжав руками щёки, наблюдала за ним.
В этот момент возвратилась домой Анфиса Николаевна. Она ни капли не удивилась, увидев стоявшего вверх ногами папу, и сказала:
– Добрый вечер! Продрогла. Хочется чаю. Покрепче.
– Извините, – сказал папа, встав с головы на ноги.
– Ну что вы! Системой Корнея Викентича меня не удивишь, – ответила наша хозяйка.
После этого, отказавшись пить чай, папа побежал на ужин.
А мы с Анфисой Николаевной ужинали молча и, наверно, думали об одном и том же: что же нас ожидает через три дня, и скорей бы уж они прошли.
Ночью я спал в комнате. Ложиться на улице мама мне категорически запретила. Кошка мирно улеглась на подоконнике, а Кыш под раскладушкой. Он будил меня несколько раз, потому что ворочался всю ночь и повизгивал: конечно, ему снилось, как огромная волна уносит его в открытое море и он идёт ко дну в вечную темноту, всё глубже и дальше от солнца и синего неба.
33
Рано-рано утром Кыш залаял и разбудил меня окончательно. Он просил выпустить его на улицу прогнать кого-то чужого. Я велел Кышу помолчать и дать поспать маме с Анфисой Николаевной и вышел вместе с ним из дома.
– Алёшка!
– Иди сюда! Быстрей!
Я по голосам узнал Севку и Симку. Веры с ними не было.
– Послушай, сможешь днём подежурить вместо Верки? А она сбегает пообедать, – спросил Сева.
– Смогу, – ответил я, даже не поинтересовавшись, где дежурит Вера.
– А мать тебя отпустит? – спросил Симка.
– А почему же не отпустит? – сказал я уверенно.
– Верка лежит в засаде и охраняет Павлика, – объяснил Сева. – Ты примерно в час дня сменишь её. Верке инструктировать тебя будет некогда. Так что учти: если заметишь, как кто-нибудь сделает попытку вырвать у Павлика перо из хвоста, так сразу фотографируй и убегай. У неё там есть «Зоркий» и вспышка. Понял?
– Понял. А бинокль вы мне дадите? – сказал я.
– Насмотришься в другой раз.
– А вы сами куда идёте? – спросил я.
– Не задавай лишних вопросов. Дотошный ты человек, – ответил Сева.
Они ушли. Я проверил заграждение около огурцов. Всё было на месте. И нитки, и оставшиеся два шара.
– Вот так, Кыш, – сказал я, решив убрать шары и нитки. – Зря мы огород городили. Это преступление так и будет нераскрытым.
После завтрака мама сказала Анфисе Николаевне:
– Прямо не верится, что ночь прошла спокойно. По-моему, если написать в «Юный натуралист», как Кыш подружился с кошкой… честное слово, не поверят!
– Но ведь дружит в зоопарке собачка со львом, – сказал я. – И он её не ест вот уже сколько лет.
– Зоопарк – другое дело. Там, возможно, звери дружат от тоски, – объяснила мама.
Анфиса Николаевна, позавтракав, сказала маме:
– Вы, наверно, пойдёте гулять? А я возьмусь за обед.
– Но ведь у нас есть обед! – удивилась мама. – И борщ и котлеты с тушёной капустой. Даже кисель есть!
– Я должна приготовить другой обед, – сказала Анфиса Николаевна.
Мама обиженно промолчала и стала собираться. Тогда Анфиса Николаевна обняла её за плечи и успокоила:
– Ирина, вы чудо, а не повариха. Не обижайтесь. Я ничего не могу объяснить, но мне нужно приготовить другой обед. Без тушёного мяса… без киселя… Обед невкусный, но единственно необходимый. И потом, я вас очень прошу: не возвращайтесь до четырёх часов. Ладно?
– Понимаю… понимаю, – сказала мама.
Но я был уверен, что она ничего не понимает так же, как и я, и по дороге на почту спросил:
– Может, она после войны такая… странная?
– Нет. И как тебе не стыдно так думать? Я и сама ничего не понимаю.
– А почему ты сказала, что понимаешь?
– Из чувства такта. Вот почему.
– Что значит «чувство такта»? – спросил я. – Это когда говорят неправду?
– Господи! Почему я не уехала одна в какую-нибудь глушь! Я же имею на это право раз в году! – вместо ответа на мой вопрос с отчаянием воскликнула мама, и я решил её не расспрашивать больше во время отпуска ни о чём.
34
У подъезда почты я увидел пойнтера Норда. На нём был новый кожаный ошейник с медными пластинками, и сам Норд выглядел помолодевшим и весёлым. Кыш подошёл, обнюхал этот ошейник и посмотрел на меня:
«Я хочу такой же! Мой старый и некрасивый!» – означал его взгляд.
– Не завидуй. Зависть – плохое чувство. Так нас учат в школе, – сказал я Кышу. – Стыдно. Сиди здесь и никуда не уходи. И вообще надо уметь носить вещи! Ошейники прямо горят на тебе!
На почте меня сразу окликнул Федя:
– Привет! Вот почитай, что я втолковываю своей жене. – Он протянул мне листок с текстом телеграммы. – Пошлю «молнией».
– «Фантастических обстоятельствах приобрёл пойнтера трёхлетку кличке Норд масти какао крошками снега утки озере наши люблю никогда целую либо семьи Ёшкин», – прочитал я медленно вслух и, не поняв конца телеграммы, спросил: – Что значит: «Люблю никогда целую либо семьи»?
– В телеграмме, – объяснил Федя, – особенно в «молнии», слова надо пропускать, экономить денежку. Вот и получится: «Люблю, как никогда. Целую крепче, чем когда-либо, глава семьи Ёшкин». Ясно?
