В этот момент во дворе показалась мама, возвращающаяся с работы. Ксюша, конечно, сразу подбежала к ней. Оправдываться из окна мне не хотелось.
14
Вместо этого я быстро вынес грязную посуду на кухню, разложил на столе диктант так, чтобы он бросился маме в глаза, затолкал под диван карандашные очистки, потом полез в карман за платком и… наткнулся рукой на клубничину. Я хотел бросить её в окно, но промахнулся и попал в стену. Клубничина прилипла к обоям. На них расплылось ярко-красное пятно, и я чуть не взвыл от бешенства: «Что за день?! Лисица!.. Клубника!.. Теперь ещё это пятно! Как ягода попала в карман?..»
Я линейкой соскрёб клубничину с обоев и только успел выбросить её, как пришла мама. Я попытался улыбнуться.
Мама смерила меня с головы до ног страшным взглядом, тут же стала рыться в ящиках письменного стола и что-то искать под диваном и ванной. Ничего не найдя, она сказала:
– О карандашных очистках поговорим потом. Где лиса?.. Говори по-хорошему. Лучше признайся. Мама всё сделает, чтобы тебя простили.
«Ах, так?» Я закусил губу, решив от обиды вообще не говорить ни слова.
– Ты отвлекал Ксюшу? Ты действовал под его диктовку?
Я молчал.
– Весь в отца! Отвечай! Я приму крайние меры.
Я молчал. Тогда мама схватила ремень, на котором отец правил бритву, и бросилась ко мне. Я бегал вокруг стола, а она за мной, пока не заметила клубничное пятно на обоях.
– Это ещё что? – она потрогала пятно. – Клубника? Ты ел её? Ты мыл её?
– Не мыл, но и не ел… – наконец сказал я правду.
– За что? За что такое наказание? Почему ты не девочка?.. – прошептала мама. Руки у неё опустились.
Она достала из аптечки какие-то таблетки и заставила меня выпить их, хотя я клялся, что не съел даже полклубничины.
– Ко всем делам не хватало мне ещё твоей дизентерии… И если бы не переэкзаменовка, я бы и не вздумала лечить такого человека. Ведь везде висят плакаты: «Не позволяйте детям есть немытые фрукты!» А пятно я заставлю смыть! – сказала мама.
Я подошёл к пятну и стал его стирать. Оно расплылось ещё больше. Мама этого не видела. Заметив на столе диктант, она начала его проверять.
– Удивительно… Вернее, подозрительно мало ошибок… Кто тебе диктовал?
– Так… один мужчина…
– Из нашего двора?
– Нет… незнакомый мужчина… – сказать правду я побоялся. Вдруг мама запретила бы мне писать под диктовку диктора!
– Послушай! – мама присела от удивления. – Может, ты действительно ненормален? Ты пускаешь с улицы в дом незнакомых людей, и они диктуют тебе всё, что им взбредёт в голову. Не он ли украл чернобурку?
Я снова упрямо замолчал.
Тут пришёл с работы отец.
– Ты слышал? – осторожно спросила мама.
– Я сегодня не успел пообедать. Был в завкоме. Так что не мешало бы…
Отец пошёл умываться, а мама взялась за своё, но уже на кухне, готовя обед.
– Нет дыма без огня! Чует моё сердце!..
– А редиску лучше натереть, и с постным маслом… – откликнулся отец из ванной.
– Если бы ты знал, как мне хочется верить, что Серёжа здесь ни при чём…
– Кажется, ты обещала окрошку? Ох, хорошо!.. Уф!.. – отфыркивался отец.
И я, как никогда, был благодарен ему за то, что он ни капельки не подозревает меня в этой чернобурке.
– А если при чём, тогда выпори его ты, отец. Выпори, как пороли в старину, – попросила мама.
– Попробуй сама. Ты ведь когда-то диски метала. Силы хватит, – посоветовал отец. – И отстань от Пашки!
– Я уже хотела, но он бегает вокруг стола и молчит…
– Вот мы наконец и пообедаем! – сказал отец, выйдя из ванной и потирая от удовольствия руки.
Мама принесла окрошку. Мы уселись за стол, но, перед тем как начать есть, отец спросил у меня:
– Честное слово?
Я только честно взглянул ему в глаза.
– Ни честному, ни одному его слову не верю! – всё же заявила мама. – Видишь, он молчит!
– Всё! Я хочу есть! – повысил голос мой отец. – Имеет право глава семьи пообедать в дружественной обстановке после работы?
– Я же не могу спокойно реагировать, когда его подозревают, – не унималась мама. – У тебя аппетит, а тут кусок не лезет в горло…
– Мамуля! Ну хватит тебе! Ну почему не лезет? – пожалел я её. – Неужели ты хоть на каплю не веришь, что я на это неспособен?
– Вот это окрошка!.. Ух ты, моя бывшая круглая отличница, а ныне бедная мама двоечника! Спасибо тебе, – повеселел отец.
– Это ещё цветочки! Ягодки – впереди… – уже спокойно сказала мама, а я посмотрел на клубничное пятно, вздохнул и только откусил кусок хлеба, как раздался звонок.
Мама приложила руки к сердцу:
– Это милиция…
В ту минуту я поверил маме, что кусок и вправду может не полезть в горло.
15
Отец прошёл открывать дверь.
– Серёжа! Это Маринка.
– Чего тебе? – буркнул я, низко склонившись над тарелкой, чтобы никто не видел моего лица.
Маринка вошла в комнату, кулаками растирая глаза. Я ещё ниже склонился над тарелкой. Хорошо, что в ней была холодная окрошка.
– Ты что это вдруг стал красным, как клубника? – сказала мама.
Маринка неожиданно разревелась.
– В чём дело? Не реви… От него попало? – спросил отец. – Да говори же наконец!
Маринка вытащила из-за пазухи чью-то большущую фотокарточку и протянула моему отцу. Он засмеялся.
– След. Размер виден… треугольник… Отличная фотография! Ну и что?
– Клубнику ночью обобрали… Самую раннюю… Грядку вытоптали. Вот что! Целый день фотографию увеличивала.
Маринка перестала реветь.
Мама смотрела то на меня, то на клубничное пятно. Я молчал, вылавливая из окрошки кусочки редиски.
– Это только мальчишка мог сделать.
– Серёжа ночью спал! – сейчас же заявила мама.
– Мне даже сон снился про диктант в каменном веке! – сказал я, выйдя из-за стола и взглянув краем глаза на фотографию следа от сандалии Гарика.
– Может быть, ты знаешь, кто это нашкодил? – спросил отец.
– Он если и знает, то не скажет. Все они герои… Я и сама узнаю рано или поздно, – пообещала Маринка.
– А зачем тогда пришла? – сказал я.
– Я не к тебе, а к твоим родителям… Тётя Лида, мы решили по очереди сторожить клубнику. Сегодня Серёжина очередь. Можно ему пойти? Воришка наверняка ещё раз полезет.
