– Жалко, что дождь… Я бы завтра пополивал, – сказал я.
– Хороший дождь… – ответил Хабибулин.
И так вот всегда бывает: я, не успев подумать, надо это мне делать или не надо, выбежал под дождь и заплясал по асфальту, хлопая себя по взмокшей рубахе и умывая лицо ладонями. А рядом со мной, повизгивая от удовольствия, вертелся, колотя по лужам лапами, чёрный пудель, тоже выбежавший из подъезда.
– Серёжа! – с ужасом крикнула мама.
– Пардон! – гневно окликнули пуделя.
Я посмотрел на него, а он на меня, как будто спрашивал: «Пойдём или останемся под дождиком?»
– Серёжа!
– Пардон!
Я всё же первым возвратился в подъезд, чтобы мама не сказала: «Пудель и тот умнее тебя…»
Мама потащила меня домой по лестнице:
– Слушай, ну надо же голову иметь на плечах!.. А если ты схватишь грипп?
Я только поёжился от приятного озноба.
– Необходимо во дворе установить резервуар для запасов дождевой воды, – предложила хозяйка кошки, когда мы проходили мимо неё. – Дождевая вода прекрасно промывает волосы! Неужели трудно?..
– Совершенно верно! – поддержала её мама.
А старик пенсионер, который вчера за меня заступился, сказал мне:
– Молодой человек, поздравляю с полнейшей реабилитацией! Рад, что это произошло в течение одного дня. Я, позвольте заметить, в своё время ждал подобной минуты несколько лет… Очень, очень рад!
И я был рад, и мама тоже, хотя и не показывала виду: такой уж был у неё характер.
40
Дома она мгновенно раздела меня. Я даже не успел вырваться. Отец сказал маме:
– Твоя десятка лежала не под часами, а под вазочкой.
– Было бы странно, если бы я за эти два дня не потеряла голову. Если бы вы, мужчины, хоть на один денёчек стали мамами! – воскликнула мама, закутывая меня в свой пушистый халат.
Когда она ушла в ванную выжимать рубашку и брюки, я сказал отцу (мне всегда приходилось мириться первым):
– Пап! Вот посмотришь, я не завалю русский!
– Посмотрим… посмотрим… Я читал твой диктант. Только пиши на совесть. Почему ты думаешь, что я не умею диктовать?
– Тебе надо поучиться. А завтра у меня диктант в милиции и с Петром Ильичом, – сказал я.
– Всё же, если бы ты вчера посоветовался со мной, многого бы не случилось, – заметил отец.
– Ты сам сказал, что не собираешься вести меня за ручку по жизни!
– Не хитри. Про Гарика мог бы рассказать и мне и маме, а тем более Маринке.
– Ты меня ругал, когда я ябедничал в детском саду? Ругал. А вчера было сложное дело. Не сразу всё становится ясно. – Мне стало совсем весело оттого, что мы наконец разговорились.
– По-моему, всё было ясно, – сказал отец.
– Это по-твоему всё ясно.
– Ну, мне тоже не всё ясно… – вздохнул отец.
– А что? – с интересом спросил я.
– Например, – отец перекусил леску, – неясно, почему в автоматах вкусный сироп и разный. А у газировщиц – невкусный и одинаковый. А главное, мне неясно, почему эта скотина Голдуотер не сидит в сумасшедшем доме.
Я задумался, расхаживая в халате, как боксёр по рингу. Всё это было мне тоже неясно.
– Не отвлекай его от главного своими проблемами, – сказала мама, вернувшись из ванной. – А ты садись за правила!
– Нет уж. Сначала поужинаем, – сказал отец.
– Правильно!
Мне страшно захотелось есть.
– Эй, Серёжка! Айда по лужам! – закричал кто-то со двора.
Мама закрыла окно, подошла к зеркалу и спросила отца:
– Ты не находишь, что я постарела за эти два дня минимум на два года?
Мой отец осторожно погладил маму по щеке и сказал:
– Ну, скажем, не на два года, на два дня. И тебе это очень идёт. Кстати, мы тебя очень любим.
– Ага… – откликнулся я и подумал: «Конечно же, это я сам виноват, что так неудачно началось моё двенадцатое лето…»
Рассказы
Первое и второе
В тот вечер я никак не мог заснуть, потому что мой отец очень хотел есть.
Он шагал по комнате, как тигр в зоопарке перед обедом, что-то ворчал себе под нос, то и дело уходил на кухню и гремел там кастрюлями. Они были пусты, но отец как будто не мог поверить этому и всё заглядывал и заглядывал в них.
Потом он тяжело вздохнул, достал из буфета хлеб и сел за стол. Я слышал, как он посыпал хлеб щепоткой соли и налил из графина воды в стакан. Сначала он, как я понял, злился, с трудом заставляя себя есть, но постепенно разошёлся и отреза́л хлеб кусок за куском. Потом достал из ящика «Известия».
Немного погодя отец включил приёмник и больше уже не ходил по комнате, как тигр. Это значило, что он наелся.
Мне тоже хотелось есть, но я вспомнил, как Зиганшин с товарищами во время океанской голодовки старался поменьше двигаться для сохранения сил, и попытался уснуть.
Но тут пришла мама. Отец сразу вскочил с дивана и снова заходил из угла в угол. Мама разделась и сказала:
– Всё-таки в читальне лучше заниматься, чем дома. Кажется, я не завалю французский.
Отец стукнул кулаком по столу и страшным шёпотом спросил:
– Начинается?
– Что начинается? – удивилась мама, расчёсывая свои красивые волосы.
– То, что я опять съел полбуханки хлеба с водой, и всё! – крикнул отец.
– Ты мог позаботиться об ужине или съесть хлеб с вареньем и с чаем, – сказала мама.
– А я люблю с солью и с холодной водой, – заупрямился отец. – Я хочу первое и второе!
– Приготовь сам, – засмеялась мама.
– Поговорим без шуток, – голос отца стал серьёзным и мрачным. – Ты уже две недели не заглядываешь в «Книгу о вкусной и здоровой пище» и, таким образом, разваливаешь семью… Я смотрел на это сквозь пальцы, но хватит, – добавил он, как артист. – Хватит! Одно из двух: или институт, или семья. Я не могу обедать в столовой, а он (речь шла обо мне) запустил арифметику. Из-за чего? Из-за ненормального питания и недостатка фосфора. Нам надоела сухомятка и наспех приготовленная бурда. Вот. Мы – мужчины!
– Тебе не стыдно? – спросила мама.
Отец помолчал немного и закричал, наверно, потому, что ему было стыдно:
– Нет! Мы хотим первое и второе! Щи хотим! Уху хотим! Котлеты хотим и жареную рыбу. Ребёнку нужен фосфор для мозгов!
– Значит, из-за какого-то фосфора я должна бросить институт?
