– Надевайте нижнее белье и платье, а я помогу вам застегнуть его сзади, – предлагает девушка. Кивая ей, подхожу к чёрным трусикам и отворачиваюсь от неё, чтобы натянуть на себя, поддерживая полотенце. Глубоко вздыхаю, сбрасывая с себя последнюю робость, и сдёргиваю клочок ткани, прикрывающий моё тело. Беру тяжёлый бархат и надеваю его. Анна подходит ко мне, застёгивая замок сзади. Приглаживаю ткань платья, облегающего крепко талию и свободно спускающегося к ногам, имеющего шлейф и чувствую себя королевой. Действительно, не человеком, а кем-то большим.
В молчании Анна предлагает мне руку и ведёт к зеркалу, усаживая на стул, и принимается за мои волосы. Расчёсывает их, пока они не блестят отголосками огня вокруг нас. Плечи оголены, и контраст чёрного с моей кожей делает похожей на них. Глаза сверкают от ожидания, даже не замечаю, что делает девушка с моими волосами, усердно заплетая их. Для него. Хочу быть красивой, красивее всех, чтобы увидел, чтобы понял, что я отличаюсь. На мою шею ложится цепочка с тёмными камнями, образующими миниатюрный крестик.
– Это…
– Господин просил вас доставить ему удовольствие и принять этот дар с его поклоном, – перебивает меня Анна, застёгивая тонкую цепочку.
– Откуда столько рубинов? Почему рубины? – тихо спрашиваю я.
– Рубины символизируют застывшую жизнь внутри этого камня. Холодное сердце и горячий огонь, который символизирует господин. Рубины у нас ценнее, чем бриллианты. Они дарятся только тем, кто приближен к господину. А это, – девушка указывает на крестик, – особенная вещь для него.
– Почему? – удивляюсь, поворачиваясь к ней.
– Я не знаю, но видела этот крестик у господина в спальне под куполом. Петру рассказывал, что это украшение привезли сюда после падения Сакре. И он не любит об этом говорить. Не моё дело. Но вы спросите у господина, может быть, тогда окончательно поймёте, насколько сильны вы над ним, – мягко улыбается, предлагая мне руку, чтобы подняться.
– Да, знаю, во мне кровь двух враждующих народов…
– Нет, госпожа, нет, – мотает головой, вновь перебивая меня, и подает сапоги из чёрной прозрачной материи.
– Я о другой силе. Женской. Почему мужчины так хотят убить женщин? Потому что сила их не только в гневе, но и в любви. Любовь может воскресить и убить. Любовь может многое, надо только поверить в её силу, – замолкает, подталкивая меня к обуви.
– Но…
– Мы уже опаздываем. Мы же не хотим, чтобы господин ещё больше нервничал, – замечаю, что специально меняет тему, не желая продолжать её. Только зачем? Зачем она твердит мне о любви, которая невозможна? Зачем она вновь заставляет меня задуматься над этим и опустить плечи, терзаясь в догадках и причинах?
– Давайте, я помогу вам. Мы, правда, очень опаздываем, – опускается Анна передо мной и быстро натягивает сапоги, я даже не успеваю возмутиться, как полностью готова, и девушка уже открывает дверь.
– Идите, – указывает на лестницу.
– А ты?
– А моя работа завершена, госпожа. Чувствуйте и не думайте. Хоть на один вечер позвольте себе то, чего в реальном мире не бывает. Удачи, – буквально выталкивает меня из спальни, захлопывая дверь.
Дотрагиваюсь до крестика, уже согретого теплом моего тела. Вздыхаю и киваю сама себе, спускаясь по лестнице. Отворив другую дверь, медленно иду по коридору. Останавливаюсь.
Правильно ли это? Может быть, я делаю непоправимую ошибку? Паника, которой сейчас я подвержена, заставляет издать судорожный вздох и зажмуриться. Прислушиваюсь к себе, стоя в этом красивом платье, наряженная для него. Что будет этой ночью? Готова ли я сама к этому? Не знаю.
– Аурелия…
Распахиваю глаза, оборачиваясь, но никого нет, только певучесть его голоса остаётся вокруг меня. Словно ждала именно этого. Его желания видеть меня.
– Я иду, – шепчу, продолжая свой путь. Уже быстрее, буквально бегу по лестнице, нервно улыбаюсь, слушая собственное сердце, которое так быстро бьётся в ожидании встречи с ним сегодня.
Медленнее спускаюсь по другой лестнице, замечая, что нет мужчин, охраняющих зал. Не горит свет вокруг меня. Только с каждым моим шагом двери медленно распахиваются, являя мне слабое золотистое свечение впереди и музыку, наполняющую мой слух.
Вхожу в зал и ищу глазами Вэлериу. Он стоит рядом со своим стулом и хочется рвануть к нему, такому красивому в этом чёрном одеянии с распущенными белоснежными волосами. Чёрная рубашка под горло, где сверкает рубиновая брошь. Кажется, что готова упасть от внутреннего напряжения и волнения, пока подхожу к нему. Что-то изменилось. В нём изменилось. Спокойствие, написанное на его лице, и улыбка, придающая ему невероятную привлекательность, действуют на меня сильнее, чем всё в этом мире.
– Аурелия, ты прекрасна, – произносит он, протягивая ко мне руку.
– Благодарю, Вэлериу. Ты тоже, – вкладываю в его руку свою, и он тянет меня к себе. Я и не сопротивляюсь, смотрю в глаза, сверкающие темнотой, которая притягивает меня.
– Как ты себя чувствуешь? – вежливо интересуется он, подводит меня к месту, рядом с его.
– Хорошо. Намного лучше, чем было там, – отвечая, сажусь на стул.
– Это всегда так будет? – спрашиваю я, пока он огибает свой стул и присаживается на него.
– К сожалению, да. До определённого момента, – кивая, он поднимает руку и щёлкает пальцами.
– До какого?
– Очень любезно с твоей стороны принять мой подарок, – одновременно произносим мы.
– Ах, да. Спасибо, платье и кулон очень красивые. Анна сказала, что эта подвеска была тут, пока ты лежал в могиле, – слова срываются с губ прежде, чем я, вообще, успеваю подумать о том, что говорю. Плечи Вэлериу напрягаются, он хмурится, но кивает.
– Да. Эта вещь принадлежала мне, как и крест. Это подарок отца, принадлежавший моей матери. Я выбросил его, когда разозлился на Него. В озеро. Георг нашёл его и передал Луке, после его обращения, когда я заставил его оставить меня там, – медленно произносит он.
– Прости, я…
– Тебе не за что извиняться. Я не могу больше быть преданным этому подарку, а вот ты, – поворачивается ко мне, тянусь рукой к моей шее, дотрагиваясь до камней на кресте. – Он ждал тебя. И это мой подарок тебе, радость моя. Ты олицетворение прошлого, переплетающегося с настоящим и возможным будущим. Я…
Но не успевает он договорить, как двери открываются и несколько мужчин вносят ужин. Вэлериу убирает от меня руку и кладет её на стол. А я смотрю на него, на его лицо, сейчас выражающее ту же самую потерянность, которая есть и в моей душе. Он больше не таит в себе своих чувств, а показывает их мне.
– Я с радостью приму его, Вэлериу, – шёпотом говорю, пока мужчины расставляют блюда и наливают что-то в мой бокал. Парень поворачивается ко мне и, не обращая внимания ни на кого, берет мою руку и подносит к своим губам, оставляя на коже прохладный поцелуй.
