Арестованный преступник, квартировавший в доходном доме, оказался правнуком поручика Рахманова, запертого в подземелье полковником Игнатьевым восемьдесят один год назад. Разгадав послание прадеда (положение часовых стрелок на циферблате: 4 ч. 45 м. = 445 шагов от начала подземелья до клада), он понял, что сокровища спрятаны где-то на территории усадьбы дома № 8 по Александрийской улице и стремился получить их любой ценой.
По действующему духовному завещанию дом принадлежал Аркадию Шахманскому, а стало быть, имелся единственный способ лишить его недвижимости — убить наследодателя, обвинив в этом наследника, который в таком случае терял право на завещанное имущество. В будущем злоумышленник намеревался обвенчаться с внучкой Загорской — Глафирой. Многочисленная публика узнала всё это из заключительной речи защитника на второй день судебного процесса, завершившегося очередным громким триумфом знаменитого адвоката.
Ардашев тогда был единственный, кто вычислил точное местонахождение клада, однако он решил оставить Богом проклятые сокровища там, где их когда-то спрятал несчастный поручик… И вот, спустя много лет, то страшное предвестие сбылось — не стало последнего представителя рода Игнатьевых — Загорских — Шахманских.
— Значит, Следь снова пришла, — заключил Ардашев.
— Что? — не понял полицейский.
— Следь — тень человека, появляющаяся перед его смертью. Её по-разному называют. Кто кличет Стенью, а кто — двойником. Как гласят русские предания, обычно двойники прячутся до тех пор, пока их хозяевам не приходит пора умирать. Тогда они появляются перед ними, или их родственниками.
— Да-да, слыхал нечто подобное, — кивнул Антон Филаретович. — Помимо хозяев их ещё видят собаки и кошки. Говорят, если собака смотрит широко раскрытыми глазами за спину человека — значит, она увидела двойника, от которого совсем не падает тень. Да и в зеркале он не отражается.
— Как бы там ни было, а с Аркадием Викторовичем надо проститься, — статский советник слегка поклонился и зашагал к дому № 8.
Открытая настежь калитка, люди, толпящиеся у входа, похоронный экипаж, запах кадила, дьяк, которого, как потом выяснилось, за немалую сумму удалось уговорить отпеть человека, чей путь на этой земле закончился страшным грехом перед Господом — самоубийством. Всё говорило о том, что последний потомок полковника Игнатьева отправился на Небеса, к своим ушедшим родственникам.
Гроб с телом покойного стоял на улице на двух табуретках. Лицо Аркадия Викторовича приняло синий оттенок. Волосы, когда-то чёрные, давно посидели. Седой были борода и усы. Нос и подбородок заострились. Чёрный муаровый галстук скрывал шею.
Вокруг сидели старухи-читальщицы. Сослуживцы Шахманского, начинавшего карьеру ещё коллежским регистратором, стояли со свечами в руках. Вдруг Ардашев почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он обернулся. Чуть поодаль стоял человек с бородой и усами. Встретившись взглядом с бывшим адвокатом, он неожиданно развернулся и зашагал прочь. Лицо незнакомца казалось знакомым, но кто это Ардашев так и не смог вспомнить. Совсем рядом вертелась какая-то полная дама в траурной накидке. На лбу у неё блестели капли пота. Женщина с интересом посматривала на статского советника и, наконец, когда дьяк ушёл, не выдержав, спросила:
— Простите, сударь, а не вы ли Клим Пантелеевич Ардашев?
— Я.
— Ой, я видела вас в суде! Вы тогда в суде отстояли честное имя покойного. Вам весь зал аплодировал. Ой, запамятовала, в каком же году это было?
— В девятом. А вы, простите, кто будете?
— Авдотья Петровна Акиншина. Я живу по соседству. Родственников у Аркадия Викторовича не осталось. Даже похоронить некому.
— Знаете, у меня есть к вам одна просьба, — молвил статский советник. — Не могли бы вы раздобыть портняжный клеёнчатый аршин? На худой конец сгодится кусок верёвки и деревянная ученическая линейка.
— Аршин у меня есть. Но наступило время для выноса тела.
— Думаю, ничего не случится, если похоронная процессия начнётся несколькими минутами позже.
— Хорошо. Тогда схожу за ним.
Ардашев осмотрел двор. С тех пор, когда он наведывался сюда чуть ли не каждый день по просьбе дочери полковника Игнатьева, прошло немало лет. В яблоневом саду всё так же пахло цветами. Вековой клён, ещё живой, заботливо прикрывал от солнца широкими зелёными ветвями землю. Колодец, из которого ушла вода, не стали засыпать, а просто забили досками. Поодаль высилась новая беседка. «А старую, помнившую детство старушки Загорской, видимо, разобрали. И плюща нет, который её держал, вырубили» — грустно подумал бывший адвокат.
— Вот, пожалуйста, — раздался женский голос.
Клим Пантелеевич повернулся. Авдотья Петровна протянула портняжный аршин.
— Я прошу вас вывести со двора всех людей. Мне надобно осмотреть шею покойного, — сказал Ардашев.
— А зачем? Ведь доктор уже дал заключение, да и полиция уже была…
— И, тем не менее, я хотел бы, чтобы вы мне помогли.
— Как скажете, Клим Пантелеевич, как скажете.
Через несколько минут двор опустел.
— И что я должна теперь делать? — вопросила Акиншина.
— Развяжите, пожалуйста, галстук, расстегните воротник и приподнимите голову покойного.
Соседка в точности выполнила указание статского советника, который пропустил под шею Шахманского аршин и сомкнул его у самого кадыка. Затем вновь просунул под шею, ещё раз что-то измерил и сказал:
— Благодарю вас за помощь. Я закончил исследование. Повяжите галстук обратно и можете начинать вынос тела.
— Но я хотела бы знать, для чего вы всё это проделывали?
— Сейчас ещё рано что-либо утверждать, — неохотно ответил Клим Пантелеевич. — Необходимо осмотреть комнаты. Для этого мне понадобятся ключи от калитки и дома. У вас не будет лишних?
— Да-да, вот, — она сняла со стены дома небольшую связку ключей, протянула и добавила: — Это его. Возьмите. У меня свои. Аркадий Викторович сам отдал мне дубликаты. Боялся, что ночью удар может хватить, и никто не узнает. Я иногда наведывалась к нему. Сидели в беседке, чай пили, разговаривали.
— Что ж, пожалуй, я пройду внутрь. Надеюсь, вы не возражаете?
— Нет-нет, извольте.
— Вот и отлично, — кивнул Ардашев и шагнул в переднюю.
Бывший доходный дом Загорской теперь уже не был доходным. Его самая большая часть с комнатами постояльцев была распродана, и Шахманскому остались лишь кухня, гостиная и спальня на первом этаже. Именно поэтому и появился второй вход не изнутри, как раньше, а с улицы. Эти две части никак не сообщались друг с другом и старый проход заложили кирпичной стеной. У покойного владельца не было даже кабинета. Все свои бумаги и книги он хранил в гостиной.
Клим Пантелеевич обследовал письменный стол, открыл выдвижной ящик, но ничего достойного внимания так и не нашёл. Неожиданно его взгляд упал на книжицу в коленкоровом переплёте, стоящую на полке. Она была слегка выдвинута, и это наводило на мысль, что её недавно брали. Он снял её и пролистал. Это оказался дневник Шахманского, который он вёл крайне нерегулярно, от случая к случаю. В основном, в нём присутствовали записи о погоде, чьи-то изречения, названия прочитанных книг и список трат с указанием названий продуктов и цен. По всему было видно, что Шахманский жил скромно. Встречались и поэтические строки, наполненные грустью и предчувствием скорой смерти. Без сомнения, хозяин старого дома был подвержен ипохондриям. Но под последней записью без даты стояла карандашная надпись: «Вот мы и встретились, господин адвокат. Я шлю вам привет с того света. Скоро увидимся».
