Сам, как всякий человек с нечистой совестью, ночь любил больше, чем день. Засиживался за бумагами до утра, плавал в бассейне, принимал вассалов. При этом он не был настолько свирепым, как его далекий предшественник Иосиф Виссарионович, не заставлял своих сатрапов в ожидании звонка просиживать по кабинетам. Да и средства коммуникации изменились. Всегда можно повелеть, чтобы подчиненного отыскали по мобиле. Необязательно им по кабинетам, да и по домам сидеть. Могут и на дачах отрываться, и у любовниц.
Формально Борис Аполлинарьевич нисколько подчиненным градоначальника не являлся. Издательство его и телеканал были совершенно независимыми акционерными обществами, семьдесят пять процентов акций в которых единолично принадлежали Чуткевичу. (Остальные двадцать пять, сообщим об этом между прочим, просто для точности и статистики, поделены были между его нынешней женой-моделью и сыном от первого брака.) Несмотря на полную (вроде бы) автономность телемагната, он, как и все люди, проживающие в Большой Москве, Шалашовина, конечно, знал и отчасти боялся. Хоть тот и не был первым лицом в стране, Барбос Аполлинарьевич нисколько не сомневался, что ежели возникнет у Шалашовина желание или нужда превратить в пыль его самого, его имущество или бизнес – он это сделает, причем легко, щелчком двух пальцев. Ему даже открыто объявлять войну не понадобится. Просто начнутся у Бориса Аполлинарьевича проблемы – для начала с минкомсвязью, потом с пожарной инспекцией, санэпидстанцией, телевизионным техническим центром, типографиями… Затем очередь дойдет до налоговой, следственного комитета, полиции обычной и полиции тайной… Хорошо, если просто бизнес отнимут или дом, из страны выживут. Могут ведь и посадить.
Хотя обратный процесс также возможен. Понравишься градоначальнику – и твоя карьера (и без того обустроенная) еще круче пойдет вверх. Народ ведь благоволение высокого руководства очень быстро считывает. Оно в воздухе само разнесется, даже без слов. Все сами собой поймут: Чуткевич в фаворе. И это прежде всего скажется на деле. На канал решат прийти работать, вслед за Мореходовым, другие звезды. Хэдлайнеры, начиная от самых популярных актеров и певцов, станут ломиться, в очередь записываться на передачи. А потом, глядишь, удастся пробить зависшую в недрах горсовета идею: купить место под собственный телецентр и начать строиться. Да и другие преференции последуют. Например, дадут зеленый свет еще одной не мудрящей, но выгодной идее Бориса Аполлинарьевича: выделят земельку под Москвой и льготный кредит – чтобы построить там, а потом распродать коттеджный поселок или квартал многоэтажек. Словом, звонок Шалашовина в столице означал многое, ох как многое.
И когда секретарь градоначальника сказал Чуткевичу, кто с ним сейчас будет говорить, сон немедленно слетел с него (напомним, дело происходило в четыре часа ночи). Борис Аполлинарьевич включил ночник и вскочил с кровати. Юная моделька-жена недовольно заворчала и перевернулась на другой бок.
– Некто Шалашовин, – бодро представился в трубке градоначальник и вице-канцлер. И добавил иезуитски: – Я вас не разбудил?
Надо заметить, что лично Чуткевич разговаривал с мэром-губернатором впервые и хорошо понимал, что от каждого его слова и даже интонации сейчас зависит, насколько благоприятно в дальнейшем будут выстраиваться отношения с первым лицом в городе. Поэтому он включил весь свой ум и чутье, чтобы оказаться во всем точным. Даже в соседнюю комнату в одних трусах вышел, в свой потайной кабинет – чтобы тело полураскрывшейся модели-жены не сбивало, не рождало своими изгибами неконтролируемых ассоциаций. И самый первый ответ на вопрос, не разбудили ли его, нашел достойный – самому понравилось, в меру умный, подхалимский и самоироничный.
– Для вас, Вениамин Андреевич, я никогда не сплю. – Голос, к счастью, со сна не сорвался, не прохрипел, прозвучал свежо и бодро. Кажется, градоначальнику на том конце линии понравилось.
Он молвил:
– Есть разговор. Когда можете завтра ко мне подъехать?
– В любое время.
– Тогда в четырнадцать часов, приезжайте на дачу. Секретарь расскажет вам, как добраться.
И Шалашовин, не теряя время на пустые разговоры, переключил звонок на помощника. Тот стал пояснять, не доверяя модным навигаторам, как вырулить к обиталищу мэра-губернатора. Чуткевич внимательно слушал, записывал, а внутри поднимались радость и надежда: поговорил он с вице-канцлером очень правильно с точки зрения слов и тона. А главное, тот его не в рабочий свой кабинет вознамерился пригласить, не в горсовет, на Тверскую, тринадцать, – а домой. Значит, разговор предстоит личный, конфиденциальный и потому важный. Вдобавок, насколько можно судить по рабочему графику градоначальника, тот просыпался ближе к полудню, и встреча в четырнадцать часов означала, что в череде завтрашних дел он отвел Чуткевичу первое место. Наверняка даже подвинул кого-то. Значит, предстоящий разговор отчего-то вдруг оказался весьма значимым для городского головы – отсюда и звонок в четыре утра, и столь стремительное свидание.
Воодушевленный возможными переменами к лучшему, Чуткевич вернулся в спальню. Извивы тела молодой жены, сладостно распростертые поверх скомканных простыней, в совокупности с очевидным жизненным успехом вдохновили его на приступ. Он стащил с себя трусы и навалился. «Что ты, зайчик, опять?» – сонно проворковала супруга.
Шалашовин Вениамин Андреевич
Дорвавшись до власти, Шалашовин пустился во все тяжкие.
Так говорили о нем недруги.
И в этом была немалая доза истины.
Унылый, нескладный мальчик с неподвижным, длинным лицом, он никогда не пользовался никаким успехом у девочек. Вечно они предпочитали или красавцев, или тех, кто боевитее, или хотя бы тех, кто умнее. Ни умом, ни статью, ни бойкостью Веня не отличался. Ни в старших классах школы, ни позже, когда поступил-таки, прополз в институт. Приходилось удовлетворять свои гормональные потребности в одиночку, в плотно закрытой комнате, вызывая перед мысленным взором портреты наиболее соблазнительных одноклассниц или однокурсниц. А ближе к окончанию вуза его подобрала (иной глагол здесь вряд ли уместен) студентка из педагогического по имени Лариса. Лариса тоже красотой или там фигуристостью не отличалась. Образованностью тоже не блистала. Зато имела мощный крестьянский ум и железную волю. Что-то ведь разглядела в исключительно скучном молодом человеке с невыразительным лицом. А может, просто лепила из того, что было.
Во всяком случае, когда по окончании вуза Вене (к тому моменту уже женатому) вдруг поступило предложение служить в КГБ, именно Лариса сказала, что идти следует непременно. На дворе был восьмидесятый год, и советская империя казалась незыблемой и вечной, как скала. И в партию, она убеждала, мужу необходимо вступать, и общественную работу вести, и полезными связями обзаводиться.
Женатый сотрудник КГБ, к тому же партийный, тоже сильно разгуляться не мог. Да и трудно представить, кто бы из девушек по доброй воле давал такому длиннолицему хмырю, вдобавок женатому. А использовать преференции своей профессии Шалашовин пока не научился – все боялся, пришьют злоупотребление служебными полномочиями и утрату доверия. Разве что в далеких командировках со случайными какими-то продавщицами и уборщицами иногда позволял себе краткие таежные романы.
