С другой же стороны, как он указывает в одном черновике для «Словаря искусств», «превосходство цвета, его, если хотите, изысканность» обусловлены воздействием на воображение. В картине Делакруа цвет ведет вас: это он задает направление взгляду и чувству, и лишь затем ваш разум начинает считывать рисунок и содержание. Оглядываясь назад, в конце XIX века, когда цвет, казалось, одержал окончательную победу (на самом деле — лишь до тех пор, пока кубизм не восстановил первенство линии), Одилон Редон писал, что Делакруа «нашел свой истинный путь, путь выразительного цвета — можно даже сказать, духовного цвета». По мнению Редона, это открытие двинуло искусство вперед: «Венеция, Парма, Верона видели лишь материальную сторону цвета. Делакруа прикоснулся к цвету духовному; в этом его главное достижение и его заслуга перед потомками».
На смертном одре, в шестьдесят пять лет, Делакруа сожалел, что уходит, когда мог бы трудиться еще лет сорок. Он несколько раз говорил мечтательно, что хотел бы вернуться в этот мир лет через сто и узнать, какого мнения о нем потомки. Когда он рассказал об этой своей мечте Дюкану, тот едва удержался, чтобы не ответить: «Они поместят вас между Тьеполо и Жувене
[12]". Эта невысказанная фраза как нельзя лучше характеризует вкус и мнения эпохи, которые Делакруа столько лет стремился преодолеть.
Курбе
Не так, а этак
В 1991 году Музей Курбе в Орнане (область Франш-Конте) выставил "эротические" работы Андре Массона. В основном неприятные: поверхностные, инфантильные, а зачастую попросту мерзкие, напоминающие о том, что, углубившись в мужское подсознание, вы рискуете выудить дохлую собаку и ржавый пыточный инвентарь. Но тех, кто дотащился до конца экспозиции, ждала неожиданная награда. Там, одинокая и незамеченная, висела редко выставляемая
[13] картина Курбе "Происхождение мира": распростертое нагое женское тело от груди до середины бедер, написанное для турецкого дипломата Халил-Бея. В последнее время картина хранилась в загородном доме Жака Лакана. Несмотря на всю эротику и порнографию, созданные за сто с лишним лет существования этой картины, она все еще необычайно впечатляет. Даже Эдмон де Гонкур, хотя и считал "этого современного Йорданса" слишком вульгарным, а его ню "противоречащими природе" — в 1867 году, после закрытого просмотра сапфических "Спящих" ("Le Sommeil") Курбе и "Турецкой бани" ("Bain antique") Энгра (также написанных для Халил-Бея), он заклеймил обоих художников как "популярных идиотов", — даже он не устоял перед "Происхождением мира". Впервые увидев картину в 1889-м, через десять лет после смерти Курбе, он принес в дневнике "почтительные извинения" тому, кто умел изображать плоть не хуже Корреджо. Она написана сочно, утонченно и впечатляет своей устрашающей реалистичностью. Кажется, картина заявляет: "Нет, не так, а вот этак" (реализм всегда исправляет реальность). И то, что на фоне эротики XX века это заявление звучит по-прежнему убедительно, что картина способна бросить вызов не только своему прошлому и настоящему, но и будущему, доказывает, насколько же она живая.
Он всегда был задирой, правдолюбом — и в искусстве, и в жизни. "Не так, а этак": прямой, как лобовая атака, морской пейзаж с клубящимся небом, дерзкий автопортрет, тугая женская плоть, умирающее животное на снегу — все у него насыщено описательным и назидательным пафосом. Этот художник тычет своим реализмом вам в нос. "Кричи громко, ходи напрямик" — судя по всему, это было семейным девизом Курбе, который всю жизнь — лично, на холстах, в письмах — громко кричал и с восторгом слушал эхо. В 1853 году он назвал себя "самым гордым и наглым человеком во Франции". В 1863-м утверждал, что "на меня смотрит вся артистическая молодежь и на данный момент я — их главнокомандующий". В 1867-м: "Я изумляю весь мир… Торжествую не только над современниками, но и над старыми мастерами". В 1873-м: "На моей стороне вся демократия, все женщины всех наций, все иностранные художники". Он не может отправиться на охоту в окрестностях Франкфурта, не сообщив, что его деяния "вызвали зависть всей Германии".
Гюстав Курбе. Средиземноморье. 1857. Собрание Филлипс, Вашингтон. Фото: Bridgeman Images.
Заносчивость была свойственна ему от природы, но отчасти все же он ее сознательно культивировал. Курбе родился в Орнане в 1819 году, приехал в Париж двадцатилетним, а спустя пять лет его картину уже принял Салон. Он создал — или приспособил к своим нуждам — личину разбитного, воинственного, мятежного, неотесанного провинциала, а затем, как какая-нибудь современная телезвезда, обнаружил, что этот образ стал неотделим от его истинной сущности. Курбе — великий художник, но также и серьезный пиар-проект. Он — пионер в области продвижения личного бренда: торговал фотографиями своих картин ради рекламы, выпускал пресс-релизы, когда случалось продать работу задорого, а еще придумал первый постоянный выставочный центр, посвященный единственному художнику — ему самому. Во время Франко-прусской войны он даже добился, чтобы в честь него назвали пушку, после чего написал газетному рисовальщику, сообщил подробности маршрута перемещений "Le Courbet" и попросил "осветить в одной из газет по своему выбору".
При всем его либертарианском социализме, при всем потрясании основ и искреннем желании очистить запущенные конюшни французского искусства, в нем все же было немало евтушенковщины, немало от лицензированного бунтовщика, знающего, как далеко можно зайти и как монетизировать свой гнев. Когда его антиклерикальное "Возвращение с конференции" вышвырнули из Салона 1863 года (конечно же, это был далеко не первый отказ), Курбе отозвался с несколько даже неуместным самодовольством: "Я написал ее для того, чтобы ее отвергли. Я преуспел. Так я смогу на ней кое-что заработать". Он был докой, или, во всяком случае, шумно участвовал в интригах вокруг выбора и развески картин в Салоне; ему хотелось, чтобы его одновременно принимали и отвергали.
Сам Курбе тоже был не прочь одновременно принимать и отвергать, как, например, в знаменитой истории с орденом Почетного легиона. Публичное предложение награды подарило бы ему желанный повод публично оскорбиться. Он почти добился этого в 1861 году, но Наполеон III, как назло, вычеркнул его из списка. Долгожданное оскорбление было нанесено только в 1870-м. Курбе отверг награду — разумеется, открытым письмом в газеты — с галльской велеречивостью: "Честь — не звание, не знак отличия, она в действиях и в том, что движет действиями. По большей части — в уважении к себе и к своим взглядам. Я оказываю себе честь, оставаясь верным своим всегдашним принципам (etc., etc.)". Для сравнения: несколькими месяцами ранее орден Почетного легиона был предложен Домье, который отказался от него без огласки. Когда Курбе стал упрекать коллегу, Домье, всегда тихо поддерживавший республику, ответил: "Я поступил так, как счел нужным. Я рад, что сделал это, но публике об этом знать незачем". Курбе пожал плечами: "Мы ничего не добьемся от Домье. Он мечтатель".
