Глава двадцать пятая
Время прошлось колесом по периметру манежа, сделало традиционный цирковой комплимент, улыбнулось аплодисментам и исчезло в проёме кулис…
Наконец-то пути-дороги молодого жонглёра и его первого наставника Захарыча сошлись на одном из оживлённых цирковых перекрёстков, и они стали ездить вместе. Жизнь обрела стабильность и перспективы…
Цирковая жизнь – Великий акробат-эксцентрик! Это знают все, кто с ней был по-настоящему знаком. Её пируэты не предсказуемы, гримасы и подмигивания ни о чём не говорят, а когда тебе «делают нос» – это ровным счётом ничего не значит. Возможно, тебя просто хотят рассмешить или заставить плакать.
У жизни своё Представление, которое не имеет антрактов и никогда не заканчивается…
…Пашка метался в гостиничном номере и негодовал! Он сейчас задыхался в этих обжитых за месяц гастролей стенах! Они его плющили, ломали, царапали. Наконец он не выдержал и бросился на улицу. Недовольная дежурная на выходе заворчала:
– Куда на ночь глядя! После двенадцати не пущу, и не стучи!..
Пашка в сердцах хлопнул дверью и нырнул в уснувшую заводь старинного провинциального города.
Тёплый встречный ветер ласкал лицо и волосы, словно пытался успокоить. На чёрном бархате неба ничейными бриллиантами рассыпались улыбающиеся звёзды. Сонное безмятежье сладким сиропом разлилось по улицам и кривоколенным переулкам древнего посада. На крутом земляном валу привидениями высились сторожевые башни кремля. Над его крепостной стеной ворогом крался нарождающийся месяц в виде изогнутого басурманского клинка.
Три сегодняшних представления вымотали. Тело просило покоя, а разум забвения. Но обида разрывала грудь, и ноги сами несли куда глаза глядят, сжигая последние силы.
Стоял конец мая. На узких улочках частного сектора, который взял в кольцо восьмигранную чашу цирка, бушевала сирень. Её густое разноцветье от белого до лилового, словно подошедшее сдобное тесто, перевалилось через края кустарников и теперь светилось в ночи, благоухая мириадами атомов зрелой весны. Дневные звуки исчезли. Вселенная нависла над планетой, разглядывая её, словно в микроскоп.
Соловьи ночными сторожами перекликались в кустах, разрывая густую тишину переливчатыми руладами. Ночь периферийного города купалась в ароматах и божественных звуках. Хотелось жить! Бежать куда-то, лететь! Неведомое звало, манило, обещая блаженство…
Пашка на секунду замер, закрыл глаза и вздохнул полной грудью майскую благодать. Тёплая волна наполнила лёгкие, заставив сознание на мгновение сменить минор на мажорные пассажи, но оркестр памяти вновь грянул реквием…
Перед глазами в который раз возник дирижёр местного циркового оркестра Владимир Федотович Федотов. Снова зазвучал его возмущённо-сочувствующий голос.
– Павел! Простите за поздний визит, но я, как честный человек, не могу молчать! И не буду! – полная фигура маэстро в махровом халате заняла всё пространство Пашкиной комнаты. Дирижёр жил здесь же в гостинице этажом ниже, ожидая получения квартиры в этом городе. – Павел! Вас сняли с конкурса! Это глупость, несправедливость! Подлог! Я им так и сказал!.. Вы – талантливый человек! Вы хоть и молоды, но уже Артист с большой буквы! Поверьте мне – они ещё пожалеют о своём решении! Им когда-нибудь будет стыдно смотреть вам в глаза!..
Пашка сегодня был в ударе! Несмотря на волнение, он отработал как никогда «чисто», без завалов. Его выступление нельзя было назвать безликим словом «работа».
Он парил над манежем. Его кольца выписывали причудливые узоры. Сам он в своём белоснежном костюме являл нечто вдохновлённое и окрылённое, словно величественная птица. Зрители реагировали на каждый трюк, на каждый Пашкин жест, то и дело взрываясь аплодисментами. Это был тот случай, когда душа артиста имела единение со зрительным залом с первой минуты до последнего жонглёрского броска. Это был несомненный успех!..
За кулисами все бросились с поздравлениями к молодому жонглёру. Пашка переходил из объятий в объятия, отвечал на бесконечные рукопожатия и ободряющие слова. Смысл их был, в основном, одинаков: «Ты выиграл этот конкурс! Первая премия тебе обеспечена! Мы видели, как члены комиссии аплодировали стоя!»
Подошёл улыбающийся Захарыч, тоже обнял со словами «молодец!». Пока шла клоунская реприза из оркестровки, успел спуститься сияющий дирижёр Владимир Федотович, который на протяжении гастролей постоянно выказывал Пашке свою симпатию.
– Ну, Жарких, сегодня Вы превзошли самого себя! Вы не работали, вы – пели! Смотрелись, как парящий над манежем белый ангел! Это без сомнения – первая премия! Я, как член конкурсной комиссии, буду сегодня на обсуждении настаивать именно на этом. Поздравляю! – маэстро исчез так же, как и появился. Через пару минут он снова стоял за дирижёрским пультом. Взмахнул своей волшебной палочкой, и под куполом цирка зазвучали мажорные синкопы очередного циркового номера.
Сегодня в ложе сидели гости из Москвы. Комиссия «Союзгосцирка» ездила по гастрольным городам, отсматривала номера, которые участвовали во Всесоюзном конкурсе циркового искусства. Пришёл черёд и Павла Жарких с ещё несколькими номерами программы.
Шёл третий тур. По сути, он и решал, кто будет победителем. Четвёртый был формальностью – награждение, гала-представление и прочее.
Для участников это событие имело большое значение в творческой судьбе. Тут тебе и новые ставки – прибавки к зарплате, и новые костюмы, и реквизит, и перспектива поработать в столичных цирках, и даже поездки с гастролями за рубеж. Короче – победители становились баловнями судьбы, обласканными вниманием высокого начальства со всеми вытекающими отсюда приятностями. Для каждого участника это был несомненный шанс оказаться замеченным…
Любой творческий конкурс – это весьма субъективное мероприятие, сопряжённое с индивидуальными пристрастиями членов жюри, их взглядами, привычками и даже настроениями. Но в этот раз «всесоюзные смотрины» являли собой не столько соревнование номеров, сколько битву мэтров отечественного цирка друг с другом. Они, прежде всего, отстаивали исключительно личные интересы. Пользуясь своим положением, без зазрения совести убирали всех, кто представлял конкуренцию их протеже.
Сегодня в ложе сошлись два народных артиста, два безусловных мастера жонглирования, у которых в конкурсе принимали участие их сыновья и ученики. Пашкина судьба была предрешена.
– Александр Николаевич! Ведь этот парень – явление! Посмотрите – у него несколько авторских трюков, которые никто в мире не исполняет! Лично я за свою жизнь ничего подобного не видел! Николай Леонидович! А вы что молчите? Вы же жонглёры! – известный канатоходец, член комиссии, тоже народный артист, высказывал своё удивление их неожиданному вердикту. Те, опустив глаза, упёрто молчали. Пытались выразить своё мнение и другие. Кто-то возмущался, кто-то конъюнктурно молчал, а некоторые откровенно подхалимничали и поддакивали. Вскоре стало очевидно, что все решения по конкурсу были приняты ещё в Москве накануне.
