– А зачем люди говорят, когда можно молчать и улыбаться? Почему задают глупые, никчёмные вопросы, когда с человеком просто хочется подружиться? От точки до точки путь прямее, нежели по кругу – это элементарная математика. Ты выбрал кривой путь.
Она вложила свой пакет в руки растерявшемуся униформисту, поцеловала его в щёку и добавила:
– Пей, хороший мой, там гормоны роста…
Сразу при входе на конюшню расположился вольер для необычных постояльцев. Тут разгуливали охотничьи фазаны, афганские петушки и несколько огромных лебедей-кликунов. Те постоянно хохлились, вздымали крылья, угрожающе шипели, иногда горланили и готовы были нападать на всех и вся. В цирке лебедей никто и никогда не дрессировал. Это был эксперимент. Толком даже не было понятно, кто из них самка, кто самец. Выглядели они одинаково. Назвали их: Пепси, Ладушка, Женька, Шарик, Сударушка. Привезли птиц из Астраханского заповедника. Орнитологи крутили пальцами у виска, мол, никогда никто лебедя не приручит и не выдрессирует – это вечные дикари.
Света с руководителем номера Наташей Гречаненко сутками сидели с птицами, разговаривали с ними, прикармливали. Те хватали пищу, больно царапали крепкими клювами пальцы и шипели паровозными котлами. Они часами держали вырывающихся птиц на руках, чтобы найти хоть какой-то контакт. В первые же дни «укротительницы» лишились своих колец и перстней. Серёжки были выклеваны из ушей. От укусов и ударов крыльями на лицах и телах дрессировщиц было несметное количество гематом. Это было познание друг друга и борьба, кто кого.
Любовь и терпение людей через какое-то время всё же победили. Теперь лебеди ходили по цирку за Светой, как обычные домашние гуси. Гречаненко подпускали, но всё время были настороже. Было ощущение, что они сами себе выбрали вожака, не считаясь с мнением руководства «Союзгосцирка».
Номер Гречаненко после года репетиций начал успешно работать на манеже.
Стрельцов чистил очередного коня, то и дело присаживаясь на табурет, чтобы хоть немного перевести дух. Устал он неимоверно. Несколько дней промелькнули практически без сна: гонял лошадей, чистил их, кормил, наводил порядок в шорной. Он заметил, что некогда налаженное хозяйство изрядно разорено. Пропали три уздечки в стразах, столько же не хватало кожаных сбруй. Под табличками с именами лошадей на стенах укорами совести смотрелись три пустых гвоздя. Исчезли инструменты и многое другое по мелочам. Он сверился с инвентарной ведомостью и понял – недостача немаленькая…
Самое главное – пропали фирменные шамбарьéры. Гонять лошадей было нечем. Нужно было срочно обращаться в Главк, чтобы прислали новые, хоть какие-нибудь. Хорошо, что Стрельцов догадался захватить свой шамбарьер. Это была древняя реликвия. По слухам, им пользовался ещё чуть ли не сам Чинизелли. Место ему было скорее в музее, а не на манеже. Это был подарок его ученика – Алексея Соколова.
Пашка обещал приехать, чтобы помочь. Но до конца его гастролей надо было продержаться ещё три недели. На этот раз парня загнали аж на Дальний Восток…
– А я вам чай с бутербродом принесла. Давайте отобедаем? Мы уже три дня как вместе, а ещё не знакомы. Я Света Иванова. – Она держала поднос, на котором дымились две кружки с чаем и горкой лежали бутерброды с сыром и колбасой.
Берейтор отложил в сторону щётку со скребницей и попытался было встать со стула. Охнул от боли в сведённой усталостью спине, распрямился, понаклонялся вперёд-назад, пробормотал непонятное: «хомут тебе в дышло!» и галантно представился:
– Стрельцов Никита Захарович! Можно просто – Захарыч! – старик благодарно улыбнулся. За последние дни он забыл, когда ел. Заглянул как-то один раз в столовую. В остальное время он немилосердно курил, забивая голод и грустные мысли.
Стрельцов принёс ещё табуреты из шорной, и они уютно расположились посередине конюшни. Сидели запросто и ели, как если бы были знакомы много лет. Слева постукивали копытами в станках лошади Захарыча, а справа пробовали свои тоненькие голоса афганские петушки и гигантскими змеями пошипывали лебеди – подопечные Светланы.
Иванова помыла кружки и вернулась на конюшню.
– Можно я вам помогу? – Света улыбнулась, поглядев на лошадей. – Я их не боюсь! И времени у меня полно. Я свою работу сделала, теперь до вечера свободна. Вы только покажите как…
Глава двадцать восьмая
– Никита Захарович! А почему их всех назвали на букву «С»? – Света помогала Захарычу чистить лошадей. Эта девушка всё хватала на лету. С третьего раза она делала эту работу так профессионально и легко, словно проработала на конюшне, как минимум, год. Другим давалась эта нехитрая наука много дольше. Захарыч не успевал удивляться. Многое он повидал, но такого!..
Лошади, которых она чистила, стояли как вкопанные, подставляя бока и играя весёлыми глазами.
– Так назвали специально, по первой букве имени дрессировщицы. Отсюда: Салют, Сармат, Сатир, Стандарт, Серпантин, Сатурн. У неё даже свой фирменный знак на всей упряжи есть. Вот смотри! – Захарыч показал штампованную стальную бляху-жетон на сбруе, где буква «С» была перечёркнута по диагонали молнией. – На её манежном костюме вышито блёстками то же самое. Во время представления цирковые вечно хохмили: «Спартак» работает! Уж очень её именной символ напоминал эмблему спортивного клуба… Даже беду себе дрессировщица удумала почти на «с» – инс-с-сульт называется. Теперь вот и я туда же – Сс-стрельцов! – Захарыч подчеркнул совпадения.
Вдруг его лицо напряглось, глаза широко открылись, и он уставился на Свету.
– Ну-ка, девонька, приглядись, что ты видишь? Ты на молнию посмотри, на молнию! Ничего не напоминает? Это же лежачая вытянутая буква «И». А всё вместе, ну?.. – Света изменилась в лице в своей невольной догадке.
– Хому-ут тебе в дышло! – протянул Захарыч, почёсывая затылок. – Это ж так просто не бывает!.. Это ж… чего-то значит! – Захарыч был в замешательстве и не на шутку взволнован совпадением. – Это что же, если всё вместе сложить, то получится… «Светлана Иванова»!.. – Захарыч удивлённо хмыкал, снова и снова разглядывая жетон и улыбающуюся Свету. – Надо же! Это – перст! Это… – надо думать…
– Света! Морковь подготовь, пожалуйста, к репетиции. Набери покрупнее и порежь на дольки для подкормки.
Захарыч готовил лошадей к вечернему прогону. Номер требовал ежедневных репетиций, от которых животные уже начали отвыкать. После окончания представления, когда цирк пустел, наступал час Стрельцова. Также ему отводилось время с семи утра до девяти, пока манеж не занимали артисты работающей программы.
– Чего набрать покрупнее?
– Морковкав, говорю! Тьфу ты, хомут тебе в дышло! Заразила!
Светины дурашливые окончания слов в родительном падеже: кошкав, собачкав, конфеткав и сотни других, – мгновенно впивались в память. Слышащие тут же подпадали под очарование этой игры и невольно начинали говорить так же…
Сегодня Света сидела на пустующих рядах ночного зрительного зала и любовалась, как Захарыч легко управляется с шестёркой лошадей. Он специально дал ей возможность увидеть красоту номера «Свобода». Старый берейтор неожиданно легко и изящно двигался в ритм бегущих по кругу животных. Шамбарьером он почти не пользовался. Держал его в правой руке, как удочку, когда рыба не главное и о рыбалке не думаешь. Лошади вальсировали, делали пируэты, становились на колени в комплименте, ходили передними ногами по барьеру и даже становились на задние ноги, поигрывая передними. Всё выглядело непринуждённо, красиво и легко.
