По всем раскладам, возглавить конюшню и иметь ещё один номер выглядело как редкое везение и подарок судьбы. Можно было крутить сальто-мортале и танцевать от радости, зная, что ты имеешь за спиной Захарыча, который, по сути, и родной отец тебе, и берейтор-наставник в одном лице. Да ещё какой! Можно было не сомневаться, что конный номер со временем станет неординарным и даже выдающимся! Кроме того, до скончания дней конюшня будет под надёжной защитой и опекой. Всё вроде было логично и перспективно – всё в семью, но… Почему-то не танцевалось и не прыгалось. Червь сомнений грыз Пашку, и он пытался дать себе честный ответ, что же его смущает и отталкивает от этого подарка судьбы…
Собственно, это был уже второй подарок небес, неожиданно свалившийся на Пашку Жарких, всю ценность которых он ещё даже не понимал.
Вспомнилась дружба с дядей Ваней Рубаном. У того была смешанная группа животных: медведи, тигры, лев. Аттракцион дышал на ладан. Рубан постарел, как и его знаменитый медведь Серёжа. Об этом животном ходили легенды. Назвать его медведем не поворачивался язык. Было впечатление, что это человек в шкуре зверя. Ростом он был под два с половиной метра, когти торчали сантиметров на двадцать из лап. Когда этот гигант ложился, то с десяток детей лазали по нему и всем хватало места. Главная особенность Серёжи заключалась в том, что он был невероятно добр и понимал человеческую речь. «Серёжа! Помоги!» – просил дядя Ваня, и Серёжа, встав со своего места, шёл помогать Рубану передвинуть подкидную доску-качель. Медведю было чуть за сорок лет, Рубану под семьдесят…
Вся их жизнь прошла в цирке. Иван Федотович с его женой Раисой Александровной, по слухам, были фантастически богатыми людьми. Аттракционщики получали немало. В магазины ходить было не надо – весь гастроном на месте, хватало с запасом и зверям, и дрессировщикам. Одежды – минимум. Детьми Рубаны так и не обзавелись, то было не до того: хлопотное дело – аттракцион, то стало поздно… Деньги складывались в огромный сундук, который охраняли два бульдога. Сколько там было, никто не знал, даже сами Рубаны.
С Пашкой они познакомились близко случайным образом. Работали как-то в Воронеже, на его родине.
Там так и объявляли: «На манеже ваш земляк, жонглёр… и т. д.». Захотелось Рубанам купить телевизор, а где – не знают. Обратились к Пашке. Тот съездил, купил, привёз, поставил в гримуборной, подсоединил, настроил. Они счастливы. А тут тигрята под ногами крутятся, Яшма и Ясень. По два месяца от роду, игривые, но уже когтят, прихватывают. Пашка словно в детство впал. Начал приходить в свободное время, возиться с ними, словно третий тигрёнок, да как-то так ловко, как профессионал. Иван Федотович Рубан стал присматриваться. Потом пригласил жонглёра в тигрятник. У Пашки глаза горят, взрослым тиграм фырчит, те отвечают. Начал Пашка помогать Рубану с уборкой и кормёжкой. Иван Федотович как раз накануне выгнал прежнего служащего по уходу за животными, увидев, как тот пару раз ударил крáйцером тигра. Без разговоров крепко сложённый дядя Ваня смазал кулаком по физиономии своего рабочего и послал… на увольнение. За животных Рубан мог и убить…
Незадолго до окончания гастролей Иван Федотович посадил Пашку за стол с чаем и затеял разговор.
– Я тут долго смотрел за тобой. У тебя душа дрессировщика. Животных чувствуешь, они к тебе липнут, к каждому свой подход имеешь – редко это встречал за свою жизнь. Это дар! Принимай клетку! – дядя Ваня говорил глуховатым голосом и нараспев, растягивая слова. – Люди бешеные деньги платят, чтобы клетку работать! Тебе за-так отдам, да ещё помогать стану, пока силы будут. Бери! Дуракам ведь достанется! Только Серёжу сохрани!..
Пашка никогда не представлял себя в таком масштабе. Ему не было и тридцати. Пока он отвечал только за свои кольца и за себя. А тут – аттракцион! Да ещё с хищниками! Да ещё самого Рубана!..
Конечно, первое желание было крикнуть: «Да!». Дух захватывало от перспектив войти в клетку к хищникам, как Бугримова, Запашный, Борисова, Павленко и другие. Он понимал, что это редкое везение. Люди годами были на стажировке у мастеров, прежде чем самостоятельно выходили на манеж. Не одну тонну отходов предстояло убрать за хищниками, не одну бессонную ночь провести на репетициях. Не одну тысячу километров нужно было проехать с животными в товарняках в качестве ассистентов и служащих, пройти горькие университеты познания мастерства, прежде чем объявят твою фамилию, как руководителя аттракциона.
Всё это Пашка знал и понимал. Гордыня кружила голову и гнала кровь, заставляя вздыматься грудь – вот она, удача, везение! «Лови птицу счастья за всё, за что зацепишься, – шептал в уши «умный человек», – не будь дураком!..»
Но Пашка Жарких знал и другое. Он не был слепым. Его поначалу удивляло, что дядя Ваня с утра до ночи ходил в замызганном комбинезоне. Русскую косоворотку он надевал только на выступление, перед тем как войти в клетку. Спал Рубан не в гостинице в двухкомнатном «люксе», в который он даже не заходил, а здесь, в цирке, в тигрятнике или гардеробной. Ложился за полночь, вставал с петухами. Он был счастливым рабом цирка и своих животных. Другой жизни он не знал, не представлял и не хотел.
Готов ли был к подобному Пашка?..
– Иван Федотович! Дядя Ваня, можно я подумаю?
У Рубана округлились глаза от удивления. Потом, хмыкнув, мотнул головой.
– Ничего себе – подумаю! Другой бы руки бросился целовать, а этот ещё думать будет! Надо же! Ну, думай, думай! Значит, есть, чем думать, – не ошибся я в тебе…
В тот раз он сказал «нет». Аргумент был простым и лаконичным. Рубан воспринял его с грустной улыбкой.
– …Как вы, не смогу. А по-другому нельзя! У меня нет выбора…
Рубан обнял и перекрестил. Через две недели они расстались. Как выяснилось позже – навсегда. Свой аттракцион Иван Федотович Рубан так никому и не передал…
Сегодня Пашка бродил и рассуждал: «Конюшня не хищники! Но всё равно – хозяйство! Захарыч много выходит за ворота цирка? А у меня только жонглирование отнимает на репетиции по шесть часов в сутки! Какие тут лошади!..»
Пашка любил мечтать и путешествовать. Он не зависел ни от кого. Особенно теперь, после развода, когда был свободен и распоряжался временем, как хотел. Из ежедневных забот – только приготовление холостяцких завтраков, обедов и постирушки. Остальное время он репетировал, выходил на манеж под жёсткими лучами цирковых пушек, наслаждался аплодисментами, летал в облаках и мечтал о дальних странах. Приняв конюшню, он сковал бы себя неразрывными цепями на все сутки с цирком. Все помыслы пришлось бы отдать только этому. Пашка любил цирк беззаветно и преданно. Но он был убеждён, что жизнь и этот мир всё-таки чуть шире тринадцатиметрового кольца манежа…
Они сидели в шорной Захарыча, как в старые добрые времена, пили его фирменный чай и говорили о будущем. Пашка, ничего не утаивая, рассказал наставнику о своих планах, мечтах и о том, почему он не хочет браться за работу с животными.
– Ты меня многому научил. Я знаю лошадей и, конечно, их люблю! Но, видимо, не настолько, чтобы отдать им свою жизнь. Я хорошо подумал. Прости, Захарыч!..
