Пашка вздохнул и, словно решившись, начал свою исповедь.
– Ну, мне тоже особенно рассказывать нечего… – бывший Гвардии рядовой Жарких начал повествование. – Год призыва восемьдесят второй – восемьдесят четвёртый, как я уже говорил. Начинал служить тоже в Подмосковье. Мотострелок. Выбрал гранатомёт. Уж очень его граната на жонглёрскую булаву была похожа! – Пашка улыбнулся своим воспоминаниям. – Стрелял как бог! Не веришь? Нет, правда! – отреагировал он на Венькину ухмылку. – Мне нравилось это дело. Было в этом что-то цирковое. На одном показе мишени танка делал в ней две дырки в лёгкую. По нормативу мишень едет туда, потом обратно. Даётся два выстрела. Хороший результат – одно попадание за два показа, а я фигачу два за один! Несколько раз ухитрился попасть даже трижды.
– Да ладно тебе! – Венька повернул с интересом голову к Пашке.
– Правда! Там главное не смотреть – попал-не попал. Мишень поднялась – выстрел. Зарядил – тут же другой. Ну и в падающую тоже можно успеть. Три дырки в фанере есть. Главное, чтобы гранаты были не за спиной, как положено, а рядом, под руками. Ну и первая сразу в стволе. В этом и хитрость…
На одной из показушных стрельб проверяющий из Главпура подарил мне свои часы и приказал дать отпуск домой на десять суток.
– Ну?..
– Часы сдал в музей войсковой славы дивизии – хм, «попросили»…
– А отпуск?
– Дали… Трое суток на «губу», чтобы не выпендривался. Остальные-то отстрелялись в «молоко». Почему-то хуже всех стреляли именно гранатомётчики и снайпера.
Может оттого, что оружие выдавали не по призванию, а по степени тяжести, как в наказание. Ну, командирам по результатам стрельб тоже выдали – кому «несоответствие», кому очередное звание с задержкой на полгода и прочее. А я как красная тряпка для всех: «Ведь можете, товарищи, когда захотите, есть же у вас пример!» – Пашка смешно скопировал выступление Ильича, чуть картавя и подняв ладонь в сторону надвигающегося коммунизма.
– Ну, а дальше?
– Чего дальше… Раньше позволяли репетировать в Доме офицеров. Из-за этого нет-нет, да пропускал наряды, в которые ходили пацаны. Они, естественно, косились – сачок. По праздникам выступал на концертах с жонглёрским номером. После тех стрельб мои отцы-командиры запретили ходить в ГДО. Вместо этого – из наряда в наряд. А что это за жонглёр без репетиций! Втихую брал с собой в караулку и на посты мячики. То и дело ловили за этим занятием. Очередные внеочередные наряды за залёты. То сортир мыть, то на кухню, то охранять склады ГСМ, чтоб «служба мёдом не казалась». В промежутках – стрельбы. Я там опять за своё. Коса на камень. Вроде хвалить должны, а они дрючат. Сначала натравили сержантов. Те строевой давай доставать. А я ходил, как в роте почётного караула. Пойди прицепись. Ну, никак! Тогда подключились «деды». Я-то уже «черпаком» был, тоже не салага. Да и «деды» были нормальными. Так – попугали, даже потолкались для дела, видят, ни хрена не получается, отстали. А у меня даже злость с азартом появилась – кто кого! Школа-то Захарыча!.. Скосило меня другое: узнал об очередном романе моей Валентины. Вот тут у меня из-под ног земля и ушла. Сломался… Через неделю пришёл в штаб дивизии с заявлением отправить меня в Афган. Там сначала послали даже дальше того места, куда я просился. Я их припугнул, мол, тот проверяющий из Главпура оставил мне телефон – пожалуюсь. Тут же подписали и отправили на переформирование в ГСП с ещё парой десятков ребят-добровольцев… Попал я в первый мотострелковый батальон восемьсот… неважно какого отдельного мотострелкового полка… – Пашка замолчал. Пауза затянулась…
– Пострелять-то пришлось? – Венька оторвался от баранки, откинулся в кресле машины и с любопытством замер, ожидая продолжения рассказа.
– Пришло-ось… – вернувшись из воспоминаний, с явной неохотой отозвался Пашка. Он долго жевал губы, трогал нос, пытаясь избавиться от назойливой пушинки, решал – продолжать, не продолжать…
– Ну, что такое Горный Бадахшан, ты, земеля, знаешь. Есть там такое хитрое ущелье, что близ Коран-о-Мунджан. Наши спланировали операцию, но что-то там сорвалось, то ли разведка не сработала, то ли «духов» подкорректировали. Короче, не мы их подкараулили, а они нас. Зажали со всех сторон. Уходили от них, как могли. Сверху всё как на ладони – стреляй не хочу! То и дело что-то у нас горит. Мы отрываемся, они догоняют. И всё снова-здорово. Командиры берегут людей, мол, технику, хрен с ней, пригонят, в конце концов. Для манёвров места нет, межгорье извилистое, узкое. Голова колонны ушла, хвост не контролируешь. Связь хреновая, обстановка нервная. На второй день преследования «духи» нас прижали окончательно. А тут топливо стало заканчиваться. Бензовозы наши сгорели за два дня все. Видимо, душманы за ними и охотились, понимали, что потом нашу технику возьмут голыми руками. БМПэшки с БТРами не трогали. Даже нашу шестьдесят двойку, что шла последней, могли сжечь не раз. Выбивали только грузовики и охотились на людей. Пару раз наши «вертушки» подлетали. Отгонят «духов» и назад. У них свой график. Немного оторвались. Десятого июля дошли до этого самого ущелья. Вот тут всё и закончилось. Техника стала. До этого ещё что-то тащили на буксирах, как могли, спасали – приказ есть приказ. Но горючее, в конце концов, закончилось почти у всех. Поступил приказ отходить в горы, а технику взорвать. Судя по всему, наш эфир прослушивался. «Духи» навалились… Танк Т-62, что прикрывал отход, расстрелял из КПВТ весь боекомплект, замолчал. Куда из его пушки палить – он как раз на повороте остановился – кругом скалы! Танкисты бросили машину – и бегом вглубь нашей колонны, прикрываясь бортами. «Духи» лупят, мы отстреливаемся, как можем. Треск стоит, словно все заборы, что есть на планете, ломаются! Появились раненые. Крики, стоны! БМП люки окрыли, оттуда пацаны горохом. Команда всем в горы уходить. А они, суки, нам в спины… Машины горят, дым кругом. Наши бойцы гранаты в пустые бензобаки и ходу! Ко мне подбегает командир взвода: «Давай вон на ту высоту! Оттуда жги всё во что попадёшь! Бего-ом!..» Со мною двое рядовых с моими гранатами. На мне РПГ, сзади ещё две гранаты торчат рогами, на поясе пару Ф-1 и столько же РГД-5. На пацанах Калашниковы и ещё шесть моих кумулятивных «булав». Бежим, рядом взрывы, ветерок и шелест от пуль. Вовке Черникову, моему помощнику гранатомётчика, взрывом сбросило каску и тут же снесло полголовы. Мы остановились как вкопанные. Тут же сзади удар от нашего лейтенанта: «Вперё-ёд! Не останавливаться!» Краем глаза вижу, падают рядом ребята, как-то странно, словно спотыкаются. Раньше так близко смерть видеть не приходилось. Добежали до возвышенности. Рядом валуны. Чуть выше – небольшая «зелёнка». Все туда рвутся. Я за камни. Немного отдышался. Разложил гранаты. Прицелился. Два БМП с двух выстрелов. Горят. В свою технику стрелять, это!.. – Пашка помотал головой, пытаясь избежать крепких слов. – До танка метров четыреста – почти предельная дистанция. По нём уже «духи», как муравьи, ползают. Стреляю. Вижу, что попал, но почему-то не горит. Поменял точку, чтобы их снайпер по мне не отработал. Второй выстрел попал в трансмиссию. Третьей гранатой точно в башню. Там, видимо, боекомплект сдетонировал. Башня подскочила и опрокинулась вместе с «духами». Мы ушли, оторвались… Тогда погибло двенадцать человек из нашего подразделения вместе с начальником инженерной службы. И это было только начало…
