Члены комитета посадили Шанти Деви в тонгу
[18]и велели возчику следовать указаниям девочки. По пути она отмечала, что изменилось со времен Лугди, и ни разу не ошиблась. Она узнала некоторые важные ориентиры, которые упоминала прежде, — прежде чем впервые оказалась в Матхуре.
Возле дома она вылезла из тонги и заметила в толпе старика. Она тотчас ему поклонилась и объяснила остальным, что это ее свекор, как оно и оказалось на самом деле. Подойдя к дверям, Шанти Деви без колебаний шагнула в дом и отыскала свою спальню. Также она узнала многие предметы. Чтобы ее проверить, спросили, где находится «джаджру» (уборная), и она сказала, где это. Ее спросили, что означает «катора». Она правильно ответила, что это паратха (разновидность лепешек). Оба слова бытуют лишь среди Чаубеев Матхуры, и чужаки их обычно не знают.
Затем Шанти попросилась в другой дом, где несколько лет прожила с Кедарнатхом. Она без труда объяснила возчику, как туда попасть. Один из членов комитета, Пандит Неки Рам Шарма, спросил ее про колодец, о котором Шанти Деви говорила еще в Дели. Шанти Деви побежала на поиски, но колодца не нашла и растерялась. Однако все равно не без убежденности говорила, что колодец был. Кедарнатх сдвинул камень, и под камнем действительно обнаружился колодец… Шанти Деви отвела всех на второй этаж и показала место, где стоял цветочный горшок, в котором, однако, не было денег. Девочка тем не менее уверяла, что деньги должны быть там. Позднее Кедарнатх сознался, что забрал их после смерти Лугди.
В доме своих родителей Шанти поначалу опознала мать в своей тетке, но быстро поняла, что ошиблась, и села к настоящей матери на колени. Также она узнала своего отца. Мать и дочь не скрывали слез при встрече. Эта сцена тронула всех присутствующих.
Затем Шанти Деви отвели в храм Дваркадхиш и в другие места, о которых она прежде говорила, и почти все ее утверждения оказались верны.
Д-р К. С. Рават, «Случай Шанти Деви»
Глава тринадцатая
Томасам из вирджинского Эшвью в жизни не везло.
Райан Томас, он же Томми, погиб в шестнадцать лет, на мотоцикле «хонда-голд-уинг» столкнувшись с «доджем-авенджером» на Ричмондском шоссе.
Томас Фернандес в шесть месяцев умер по неизвестной причине.
Восемнадцатилетний Том Хэнсон передознулся героином в квартире под Александрией.
Двадцатипятилетний Томас О’Райли, он же Младший, грохнулся с лестницы, починяя соседскую крышу.
Андерсон за столом в пустом кабинете открыл сетевой архив «Эшвью Газетт» за очередной год на разделе некрологов. Начал он с месяца рождения Ноа и двигался назад. Понятно, что без фамилии Томми поиски несколько затянутся, но Андерсона это не огорчало — ничего нет лучше, чем вернуться к работе и разгадывать загадку. Да, ему приходится по паре раз перечитывать каждое имя, чтобы наверняка ничего не упустить. Подумаешь. Никто ж не заметит.
Поначалу он надеялся, что просто погуглит «Томас», «Том» или «Томми», «Эшвью», «Ребенок», «Застрелен», «Утопление», «Смерть» и где-нибудь что-нибудь всплывет, но то ли имя слишком распространенное, то ли временной период чересчур обширный: если сопоставлять с книжками про Гарри Поттера, возможные рамки — до пятнадцати лет. От Министерства социального страхования с его реестром умерших, в части детской смертности фрагментарным, на сей раз никакого толку.
У Тома Макинёрни в двадцать два приключилась аневризма.
Томми Боултон в двенадцать лет умер вместе с двумя сестрами, задохнувшись в дыму при пожаре в сочельник. (Возраст вроде бы подходит, но, поскольку Ноа не боялся ни огня, ни Рождества и упоминал брата, Андерсон пока отложил этого Томми в сторонку.)
Томас Пёрчек застрелился, чистя ружье; впрочем, случилось это в Калифорнии и дожил он до солидных сорока трех лет.
Ладно, что уж врать-то: Андерсон скучал по такой работе. Скучал даже по машинам для чтения микрофиш, неизменно ютившимся по углам, среди полок с пыльными атласами и энциклопедиями. Машины эти он использовал до того, как все перетекло в интернет, и они были ему как старые друзья; их ручка плотно ложилась в ладонь, текст горизонтально полз по экрану.
Машины всегда напоминали ему о колледже, о работе в библиотеке, где он впервые и наткнулся на тоненькую книжицу 1936 года под названием «Расследование случая Шанти Деви»
[19] и помчался назад в «Райт-холл», поделиться с соседом по общаге Энгзли. Следующие несколько лет они вдвоем часами просиживали «У Мори», между пинтами пива обсуждали это дело и его последствия, изучали теории переселения душ, выдвинутые Пифагором и Мактэггартом, Бенджамином Франклином и Вольтером
[20].
Но всякий раз возвращались к Шанти Деви. Девочке, которая, ко всеобщему потрясению, вспоминала чужую жизнь.
Если это взаправдашняя история, если такой случай был, рассуждали они, — значит, должны быть и другие. И до конца бакалавриата, а потом все годы учебы на медицинском Андерсон на досуге их искал. Нашел много интересного — прошлые жизни упоминались в «Упанишадах», у христианских теологов третьего века, у мадам Блаватской и Теософского общества
[21], а также в многочисленных захватывающих исследованиях регрессии в прошлые жизни у взрослых под гипнозом, хотя насколько полезны эти свидетельства — еще вопрос. Он поглощал работы скептиков: историю Вирджинии Тай, домохозяйки из Колорадо, под гипнозом вспоминавшей прошлую жизнь под именем Брайди Мёрфи, которая поразительно напоминала биографию девушки, жившей по соседству от маленькой Вирджинии
[22], и работы Флурнуа, который диагностировал у медиума, повествовавшей о своих прошлых жизнях, синдром множественной личности
[23].
