— Хорошо.
— Спасибо.
— Принести вам что-нибудь? — спросил он. — Кофе?
Она покачала головой.
— Или, если проголодались, я могу сходить в… я могу…
— Джерри?
— Да?
Она к нему присмотрелась; он был… какой? Впервые, на долгожданном отливе собственного отчаяния, Джейни разглядела этого человека отчетливо — как он всю жизнь трудился не покладая рук, и какая для этого требовалась отвага, и как он устал, и как остро переживал свою неудачу.
— Спасибо вам, — сказала она.
— За что?
— За… то, что вы сделали для Ноа.
Андерсон слегка кивнул. Глаза его блеснули, а потом он опустил веки. Сел поудобнее, вытянув длинные ноги вбок, чтоб не перегораживать коридор. Чувствовалось, как из него утекает напряжение — как оно выветривается из его тела и рассеивается в воздухе. Андерсон запрокинул голову, затылком прислонился к стене подле Джейни, и волосы их едва не соприкоснулись.
Он тихонько вздохнул.
— Всегда рад.
Джон Макконнелл, отставной нью-йоркский полицейский, сотрудник охранной компании, как-то вечером в 1992 году зашел в магазин электроники, увидел там двоих грабителей и вытащил пистолет. По нему из-за прилавка открыл стрельбу третий грабитель. Джон попытался выстрелить, упал, однако вскочил и выстрелил снова. В него попали семь пуль. Одна вошла в спину, пробила левое легкое, сердце и легочную артерию, которая подводит кислород к легким от правого желудочка сердца. Джона отвезли в больницу, однако там он скончался.
У Джона была любящая дружная семья, и он не раз говорил одной из дочерей, Дорин: «Что бы ни случилось, я всегда о тебе позабочусь». Спустя пять лет после его смерти Дорин родила сына по имени Уильям. Вскоре после рождения у Уильяма начались обмороки. Врачи диагностировали у ребенка атрезию легочной артерии, при которой клапан легочной артерии плохо развит и кровь не поступает через него в легкие. Кроме того, из-за плохо развитого клапана у Уильяма был порок сердца — недоразвитый правый желудочек. Уильям перенес несколько операций. Ему придется всю жизнь принимать медицинские препараты, но в остальном угрозы для его жизни больше нет.
Врожденные дефекты Уильяма схожи со смертельными ранениями, полученными его дедом. Вдобавок, повзрослев и научившись говорить, Уильям стал рассказывать о жизни деда. Как-то раз трехлетний Уильям раскапризничался и стал скандалить, когда мать работала дома у себя в кабинете. В конце концов она сказала ему: «Посиди тихо, а то я тебя отшлепаю». На что Уильям ответил: «Мам, когда ты была маленькая, а я был твой папа, ты часто плохо себя вела, но я тебя никогда не шлепал!..»
Уильям не раз утверждал, что был собственным дедом, и рассказывал о его смерти. Он сообщил матери, что в ходе инцидента стреляли несколько человек, и много расспрашивал об обстоятельствах гибели Джона.
Как-то раз он сказал матери: «Когда ты была маленькая, а я был твой папа, как звали моего кота?»
Она ответила: «Какого кота? Маньяка?»
«Нет, не этого, — сказал Уильям. — Белого».
«Бостон?» — спросила мать.
«Точно, — сказал Уильям. — Я его звал Босс, да?»
И это была правда. В семье держали двух котов, которых звали Маньяк и Бостон, и только Джон называл белого кота Боссом.
Джим Б. Такер, д-р медицины, «Жизнь прежде жизни»
Глава тридцать седьмая
Кости не лгут. Так говорят археологи — и не ошибаются.
Кости не выдумывают историй, потому что сами хотят в них поверить. Не повторяют то, что где-то подслушали. У них нет экстрасенсорных способностей. Они поддаются проверке, в изломах своих хранят правду о нашей несовершенной материальности и нашей уникальности. Трещина в бедре, дупла в зубах. Так что, с позиций Андерсона, не могло быть улики достовернее, чем кости, найденные в заброшенном лесном колодце неподалеку от жилища Клиффорда и со всей точностью идентифицированные как кости Томми Крофорда.
Андерсон, Джейни, Ноа и родные Томми стояли и глядели в яму, куда опустили дорогой гроб, покрытый дорогими цветами, уже увядающими на жаре. Надо бы последить за реакцией объектов, думал Андерсон, но не следил; вместо этого размышлял о том, что, когда наступит его час, пусть с ним ничего подобного не творят. Пусть его тело разрубят на куски и бросят на горной вершине, пусть оно разлагается там и кормит стервятников, как трупы тибетских монахов, пусть материальная составляющая Джерри Андерсона мало-помалу обернется лишь голыми костьми на утесе. Осталось, пожалуй, недолго; он не позволит своему телу пережить разум.
Генри, отец мальчика, с лопатой в руках стоял над дырой. Зачерпнул земли, по высокой дуге набросил ее на гроб; земля на миг словно застыла в воздухе, затем обрушилась, застучала по крышке градом, а Генри тотчас зачерпнул еще, и все это слилось в одно-единственное движение — лопата, земляной град, лопата, и лицо у Генри лоснилось от пота.
Остальные наблюдали. Подавленный Ноа стоял между двумя женщинами, держал за руку Джейни. Чарли обнимал Дениз за плечи.
Разумеется, никакие горы данных не внушат веры тому, кто не готов поверить. Люди сочиняют ответы, которые им желанны. Всегда так было. Всегда будет. В своей работе Андерсон старался от этого уберечься, нанимал исследователей, которые проверяли и перепроверяли его данные, коллег, писавших рецензии на его статьи, добивался крайнего скептицизма, но некая предубежденность все-таки неизбежна. Коллеги есть коллеги; они хотели доверять Андерсону. Он столько лет считал, что, если избавиться от малейшего намека на субъективность, рано или поздно его работу воспримут всерьез; то был один из нескончаемых боев на его безысходной войне, вот только уже скоро полдень, тепло, аромат земли густ и свеж, и воевать Андерсону как-то неохота, и наступает легкость. Пускай люди верят, во что хотят.
Взять, к примеру, детектива Ладдена: самой логичной версией ему представляется экстрасенсорика. Не устаешь поражаться, честное слово. Рациональный человек, профессионал, с бритвенно острым разумом и умудренным взглядом на мир — а изо всех сил убеждает себя, что у Ноа экстрасенсорное восприятие, потому что эта гипотеза якобы вероятнее, нежели предположение о том, что после смерти Томми сохранились фрагменты его сознания. Торговец самсой на улицах Нью-Дели и таксист в Бангкоке над такой наивностью хохотали бы до колик. Но со сверхъестественными способностями американская полиция хотя бы сталкивалась — все полицейские слыхали истории об уликах, добытых подобными методами, а кое-кто временами даже нанимал ясновидящих. Следовательно, Ноа Циммерман — замечательно сильный медиум, прозревавший последние минуты жизни Томми Крофорда. Ну что вам сказать, детектив? На вкус и цвет…
И надо признать: смирившись с этим аспектом дела, Ладден взялся за работу просто-таки с жаром. Допросил Ноа еще прежде, чем идентифицировали останки. Все тщательно записал, заполнил лакуны, чтобы добиться внятного признания — и не то чтобы убийца скрытничал. Но Ладден желал представить факты как можно полнее и яснее, и такие вещи Андерсону были очень понятны: детектив хотел знать, что произошло, а разве не все мы этого хотим?
