Еще нам был предъявлен издательский договор от 20 апреля 1937 года между венским издательством «Э. П. Таль и К°» и баронессой Эльфрндой Эренфельс фон Бодмерсхоф, проживавшей в замке Лихтенау, и он касался написания книги «Умирающий Восток». Доктор Баразон объяснил, что это было рабочее название будущего романа «Али и Нино». Еще один договор, от 7 июня 1938 года, был связан с уступкой прав на чешское издание романа, и в нем он уже фигурировал как «Али и Нино». Но если под первым договором стояло традиционное немецкое Hochachtungsvoll
[148] и размашистая подпись владельца издательства Таля, то второй был подписан неким Альфредом Ибахом, и над его подписью красовались слова «Mit deutschem Gruss»
[149] — более мягкий вариант приветствия «Хайль Гитлер!» Доктор Баразон объяснил, что Альфред Ибах был «арианизатором» компании «Таль» (точно так же, как госпожа Тереза Мёгле «арианизировала» другого венского издателя Льва — издательство «Пассер»).
Я вслух поинтересовался, а не могла ли Эльфрида, в известном смысле, быть «арианизатором» Курбана Саида. Она ведь вполне могла сделать это из расположения к своему другу, точно так же, как в США, в годы маккартизма, некоторые люди, не имевшие отношения к литературе, стали «прикрытием», «ширмой» для тех писателей, которые прежде состояли в Коммунистической партии. Услышав подобное предположение, Лила явно огорчилась, а доктор Баразон поспешил указать на то, что, поскольку эти договора подписаны весной 1937 года, почти за год до того, как нацисты «присоединили» Австрию к Германии, в то время еще не было необходимости в «арианизации» Курбана Саида. Я спросил Лилу про ее отца (в середине 1920-х годов, как объяснил доктор Баразон, барон Рольф изменил свое имя на Умар и перешел в мусульманство) и о его дружеских отношениях с Эсад-беем. «По-моему, вам стоит поговорить с моей матерью, — сказала Лила, — она гораздо больше, чем я, знает об Эсад-бее, моем отце и тете Эльфриде. Только я должна вас предупредить: человек она довольно необычный».
Мать Лилы, то есть третья жена барона Умара-Рольфа фон Бодмерсхоф, живет в Вальдфиртеле, суровом «лесном крае» Австрии на границе с Чехией. Лила сказала, что мама ведет отшельнический образ жизни и распорядок дня у нее настолько странный, что если я в самом деле хочу расспросить ее как следует о том, что меня интересует, то придется переночевать у нее в замке — он назывался Лихтенау. Кроме того, там имеется множество каких-то документов, которые могут представлять для меня интерес. Из Вены я выехал довольно поздно, так что замок, когда я наконец до него добрался, уже был освещен стоявшей низко над горизонтом луной, из-за этого на фоне ледяной голубизны неба его высокие стены казались сказочными. Я открыл ворота и вошел во внутренний двор. «Добрый вечер!» — крикнул я несколько раз в темноту, однако мне так никто и не ответил, и потому я вернулся в деревню, чтобы найти телефон. Когда я очутился в деревенском трактире, его посетители, мирно попивающие свое вечернее пиво, уставились на меня так, словно я свалился с луны, однако кто-то все же набрал нужный номер, и после нескольких гудков бодрый женский голос с французским акцентом пропел: «Ну где-е-е же вы? Я уже столько часов вас жду-у-у!»
Через пятнадцать минут сама баронесса, крупная крепкая женщина с карими глазами и всклокоченной массой седых волос, вела меня по пахнущим сыростью, промозглым каменным коридорам замка Лихтенау. Открыв тяжелую деревянную дверь, мы как будто перенеслись в другую эпоху. Помещение было устлано восточными коврами, там стояло фортепиано, имелась изразцовая печь до потолка и телефакс. Баронесса предложила мне немного сыру, без конца извиняясь, что женщина, которая готовит для нее еду, «вот уже несколько дней что-то не появлялась», а затем проводила меня в анфиладу небольших комнат — подобие келий в монастыре эпохи Возрождения. Спросив меня, смогу ли я «выжить в таких условиях», она тут же исчезла: ведь уже семь часов вечера, и ей давным-давно пора отправиться в объятия Морфея.
А через пять часов, уже за полночь, меня разбудили металлические звуки рок-оперы, которые отдавались эхом по всему замку. Источник звука был по другую сторону от большой гостиной. Из-за двери я услышал французские ругательства и неразборчивое бормотание. Я постучал в дверь. Музыка тут же прервалась, а мне крикнули: «Entrez!»
[150] Баронесса восседала на кровати, обложенная кипами нотных изданий. Взглянув на меня, она спросила: «Вы что-нибудь понимаете в мюзиклах?» Я поинтересовался, что именно она имеет в виду. «Ну, вы видели хотя бы один?» Я ответил, что конечно видел, правда, довольно давно. «А вот я ни разу, ни разу не видела ни одного мюзикла!» — сказала она, и голос ее был исполнен искренней горечи. «Но все равно — я в полном восторге! В совершенном восторге!» Она объяснила мне, что взялась написать французский текст для рок-мюзикла, который ставила некая германо-израильская группа из Франкфурта; она влюбилась в их произведение и настояла на том, чтобы принять участие в постановке. «Да и где бы я могла увидеть мюзиклы? У меня же никогда не было времени — я то в Индии жила, то тут занималась ремонтом замка». (Баронесса, как оказалось, некогда училась во Французском каучуковом институте в Париже, а еще бегло говорила на малаяламе — одном из языков Южной Индии.)
Баронесса объяснила мне, что ее рабочий день начинается в полночь, и обычно она требует, чтобы до шести утра ее никто не тревожил, но раз уж я приехал в такую даль, чтобы узнать о ее муже, об Эльфриде и об Эсад-бее, то она, так и быть, поговорит со мной о них, но никак не раньше четырех утра. А до тех пор ей требовалось максимально сосредоточиться. В общем, я оставил ее наедине с ее нотными листами, а сам отправился обратно, в свою келью.
Баронесса появилась у меня, когда еще даже не рассвело. На завтрак у нас был чай и сыр все в той же гостиной, где мы устроились на небольшом диванчике, а тем временем она принялась рассказывать мне, как получилось, что и ее мужа, и его предыдущую супругу, Эльфрнду, увлек Восток.
— Их называли «Бандой четырех», — начала она, имея в виду покойного мужа, барона Умара-Рольфа, его сестру Имму, его вторую жену Эльфриду (известную также под псевдонимом Курбан Саид) и брата Эльфриды по имени Вилли. Родственные связи между ними таковы: брат и сестра Рольф и Имма фон Эренфельс вступили в брак с братом и сестрой фон Бодмерсхоф (Виллн и Эльфридой), так что Имма и Эльфрида по сути обменялись фамилиями. Они росли в соседних замках, которые принадлежали их предкам, а также в Праге, которая тогда была одним из городов Габсбургской империи. В годы Первой мировой войны Рольф фанатически полюбил все, что имело отношение к Турции. Вилли, уже достигший соответствующего возраста, был отправлен на Восточный фронт, где он вскоре получил тяжелое ранение. Вскоре он безмерно увлекся учением немецкого гуру по имени Бо Инь Pa
[151], представлявшего, судя по всему, собой некую смесь Германа Гессе с Джимом Джонсом
[152]. Под влиянием Вилли остальные члены «банды» тоже стали последователями Бо Инь Ра. Мать Рольфа и Иммы, Эмма фон Эренфельс, написала тогда открытое письмо Герману Гессе, которое было опубликовано в газете «Прагер Тагблатт», — в этом письме она просила у него совета, как ей быть в данной ситуации.
