Летом 1938 года итальянцы от Милана до Неаполя, раскрыв свои газеты, с удивлением узнали, что они все на самом деле оказались «чистыми арийцами нордической расы», а вот их коллеги-евреи — опасные чужаки.
Всех евреев, в том числе и закоренелых фашистов, убрали со всех официальных постов — из армии, из университетов и из правительственных учреждений. К осени итальянским евреям уже не разрешалось помещать свои имена в телефонных книгах: видимо, кто-то решил, что они портили этим огромное большинство истинно нордических имен в телефонных справочниках по всей Италии. По книжным магазинам, школам и полицейским участкам был распространен список запрещенных авторов, и в него было включено имя Эсад-бея.
Теперь человеку, у которого настоящая фамилия была Нусимбаум, требовалась запредельное, практически самоубийственное нахальство, чтобы продолжать кампанию за право стать официальным биографом Муссолини. Лев, правда, не знал тогда, что Министерство народной культуры уже сообщило Муссолини: «Наше министерство никак и ни в чем не поддерживает Эсад-бея».
В марте 1938 года — как раз когда произошла аннексия Австрии — Лев написал Джентиле, умоляя его помочь ему получить визу в Италию, чтобы он мог начать проводить сбор материалов для написания биографии Муссолини, хотя уже на протяжении нескольких месяцев было вполне ясно, что этот его проект не будет воплощен в жизнь. «Удивительно, что я не могу въехать в страну, в которой опубликовано двадцать моих книг», — писал он, возможно прикрывая такими словами свое отчаянное желание как можно скорее уехать из Вены.
В донесении от 5 сентября 1938 года, сохранившемся в архивах итальянской тайной полиции, говорилось, что «Лев Нусинбаум [sic!]» смог добраться до Рима и теперь представители властей следят за ним, пытаясь определить его расовое происхождение. Правда, итальянцы были новичками в деле определения расовых типов, а фамилия сама по себе не считалась у них достаточным доказательством. Кроме того, произошло то, что вызвало бы негодование гестапо: итальянская полиция, которая вела слежку за Львом, потеряла его след в Риме, и лишь потом у нее появились недостоверные сведения, что его будто бы видели в прибрежной деревне Позитано, близ Салерно, на Амальфитанском побережье. Из переписки между Министерством внутренних дел в Риме и префектом Салерно я узнал, что Лев, оказывается, разъезжал по Италии под видом американца.
Да-да, Лев воспользовался своими пароходными билетами и уже просроченной визой на въезд в США, чтобы убедить представителей итальянских властей, что он на самом деле гражданин США. Правда, конкретное воплощение в жизнь новых итальянских расовых законов и «разоблачение», пусть недостаточно аргументированное, Льва как еврея, сделали свое черное дело: издательские договоры с ним были аннулированы. Ни один из его прежних итальянских издателей не решался печатать его новую книгу без одобрения со стороны Министерства народной культуры, которое, со своей стороны, в качественно новой атмосфере не взяло бы на себя решение этого вопроса, не получив предварительно одобрения от своих коллег из соответствующих инстанций в Берлине и Вене. (Именно тогда Лев и написал барону Умару-Рольфу, попросив, чтобы «миссис Курбан Саид» получила для него гонорары в различных столичных городах Европы.) Лев также продолжал писать все более отчаянные письма своим итальянским издателям. В сентябре 1938 года, уже практически голодая, поскольку в Позитано у него не было никаких доходов, Лев обратился к своему доброжелателю во Флоренции Джованни Джентиле — это был необычный, но и отчаянный призыв о помощи:
Мне крайне трудно получить достоверные документальные свидетельства об арийском происхождении на протяжении трех поколений моей семьи, поскольку все соответствующие бумаги оказались в руках у большевиков. Однако арийское происхождение возможно доказать не только по документам, но и с помощью чисто научного обследования. Не могли бы Вы порекомендовать мне или в Риме, или во Флоренции какого-либо компетентного антрополога, который после подобного обследования был бы в состоянии дать четкое заключение относительно моей расовой принадлежности. Это, разумеется, должен быть такой специалист, которому полностью доверяют официальные инстанции. По-моему, можно было бы таким образом разрешить имеющуюся проблему, и все мы наконец-то вздохнули бы с облегчением… Как только я получу от Вас какие-либо деньги, я тут же отправлюсь во Флоренцию, поскольку, смею надеяться, Вы к тому времени уже сможете найти такого антрополога, который готов будет доказать, используя научные методы, к какой из рас я на самом деле принадлежу.
Ответа на эту его просьбу не сохранилось. Следующее письмо в архиве Министерства внутренних дел — от хирурга по имени Вито Фиорентино, он сообщал Джентиле: «Эсад-бей серьезно болен: он страдает болезнью Рейно, которую медицинская наука пока что не в состоянии лечить». Синдром Рейно — весьма редкое заболевание крови, вызывающее ускоренное развитие проказы и гангренозное состояние. В начале 1939 года Льва поместили в больницу в Неаполе, где попытались лечить, проведя ампутацию нескольких пальцев на левой ноге, — вот в связи с чем, по-видимому, возникла версия, будто Лев поранил ногу. Итальянская полиция не только не арестовала его, но сделала все возможное, чтобы собрать средства для оплаты его лечения. Когда иссякли соответствующие фонды в Позитано, запрос о помощи был направлен в Салерно, оттуда — в Министерство внутренних дел, которое переправило это дело в Министерство иностранных дел, а то, в свою очередь, запросило американское посольство. А оно сообщило итальянским властям, что Лев Нусимбаум вообще никогда не был гражданином Соединенных Штатов Америки.
Глава 15. Позитано
Позитано — это приморский курорт, в 1950-х годах бывший, как я узнал, любимым местом отдыха таких итальянских деятелей кино, как, например, Витторио де Сика. Сюда и в наши дни приезжают «расслабиться» пусть менее известные, зато гораздо более состоятельные представители индустрии моды и кинопромышленности.
Один местный граф, человек с низким, хриплым голосом, пообещал мне поделиться какими-то «по-видимому, исключительными, наиважнейшими» сведениями, имевшими отношение к Эсад-бею, или Мусульманину, как его до сих пор называют в городке, однако наша встреча довольно скоро превратилась в обычную холостяцкую пирушку с обильной выпивкой. Граф же все пытался рассказать мне одну историю про русскую белогвардейскую княгиню, попавшую как-то раз, в 1960-х годах, на разгульную пляжную вечеринку. Как часто бывает в подобных городках, внешняя расслабленность их обитателей скрывает нечто противоположное, жесткое: прошлое затаилось в памяти стариков, живущих на склонах горы над четырехзвездочными отелями, в извилистых сотах улочек с неброско покрашенными домиками, что карабкаются вверх, за вершину горы.
Война не тронула этот городок — во всяком случае, там не было никаких разрушений. Если сравнивать фотографии Амальфитанского побережья 1942 года с теперешними, пожалуй, вообще не заметишь особенной разницы. Впрочем, это не совсем так: в море, прямо напротив средневековой башни, всегда, еще с момента основания городка, торчали две большие скалы — их называли «Мамаша с Сынком», и они создавали естественный барьер между заливом и открытым морем. Но в феврале 1943 года «Мамашу» разнесли британские торпеды, которые предназначались для транспортных судов, да и от «Сынка» сохранилась лишь небольшая часть, так что местные жители отныне могли рассказывать душещипательную историю о том, «как Мамаша пожертвовала собой ради Сынка». Но в остальном здесь за время войны ничто не пострадало.
