Шлом вспоминал, с каким трудом Хичкок пытался снять крупным планом реакцию Веры Майлз на книгу, найденную ею в спальне Бейтса. Как написано в сценарии, этот момент был чистой мелодрамой. «Потрясенная [Лайла] смотрит широко распахнутыми глазами. В них отвращение. Она захлопывает книгу и роняет ее». Шлом вспоминал: «Мистер Хичкок хотел, чтобы легким изгибом брови она намекнула на то, что это порнографическая книга. Ему это было очень важно. Пришлось сделать, кажется, дублей шестнадцать, что для него было необычно». Работая с Хичкоком, Вера Майлз удивлялась очень мало. «Если бы он приказал мне допрыгнуть до Луны, — рассказывала она, — то я настолько доверяла его мнению, что, возможно, попыталась бы это сделать». Этот момент был также замечателен тем, что в первый и последний раз Хичкок и оператор Джон Расселл использовали для съемок не только пятидесятимиллиметровые линзы. «Это были стомиллиметровые линзы, — вспоминал Шлом. — Он обычно говорил, что для большего эффекта сохранил крупный план… потому что действительно хотел, чтобы зрители что-то узнали. Когда Джордж Томазини и я показали ему отредактированный материал, он сказал: «Парни, вы сделали неверный выбор». Мы вернулись на студию, просмотрели весь материал, потом предложили ему другой вариант. «Нет, — сказал он, — все еще не то». Так продолжалось еще три или четыре раза. «Снова не то», — опять говорил он. Представляете, нам пришлось записать все семнадцать вариантов на одной бобине и просмотреть их все на большом экране. Он знал, какой вариант был лучшим. Он видел то, чего не видели мы».
Сол Бэсс и вопли в ду́ше
Кроме верных соратников Грина и Шлома, Хичкок особенно ценил наблюдательный глаз художника-оформителя Сола Бэсса. «Я просто слонялся по съемочной площадке с бумагами под мышкой», — вспоминал Бэсс, которому, кстати, Хичкок заплатил десять тысяч за тринадцать полудней в течение тринадцати недель за работу в качестве «консультанта по живописи». Бэсс рассказывал: «Выполнив какую-то работу, я приносил ее и показывал ему. Мы обсуждали ее, а потом я бродил повсюду и смотрел. Для меня [ «Психо»] был чем-то вроде игры на трубе в оркестре, когда ты знаешь только свою партию. Допустим, трубача нет целый день, а потом он возвращается и выясняет, что оркестр играет «Кармен».
После бесед с режиссером Бэсс делал заметки и выполнял то, что просил Хичкок. Одна из ранних концепций Сола строилась вокруг финальной сцены, где Норман Бейтс находится в камере заключения и его личность полностью поглощается личностью матери. В сценарии Джозеф Стефано описал это так:
«Стены камеры белые, гладкие. Окон нет. Никакой мебели, кроме стула с прямой спинкой… комната безликая, здесь царит покой и полная изоляция от внешнего мира».
Бэсс говорил: «У меня появилась маленькая идея, которую я назвал «Мать Уистлера». На картине Джеймса Эббота Мак-Нейла Уистлера мать сидит в кресле, а на стене висит картина в рамке. Поэтому я сделал эскиз, где Тони Перкинс сидит, завернувшись в одеяло, а в стене имеется вентиляционное отверстие, в том же месте, как на картине Уистлера «Мать». Во время съемок Хичкок удалил все визуальные намеки на картины в рамках.
Две самые сложные сцены — убийство в ду́ше и убийство Арбогаста — потребовали усилий не только Бэсса, но также и всей команды. Хотя у Хичкока был один из лучших иллюстраторов кинематографа Джозеф Херли, режиссер заплатил Бэссу 2000 долларов за раскадровку сцены в душе. «Это была хорошая идея, — вспоминал коллега Херли, дизайнер Роберт Клэтворти. — Джо мог сделать полную раскадровку, но Сол был свободен от клише, которые довлели над нами».
В этом эпизоде были очевидные ловушки: потенциально ощутимая ярость, а также нагота. Хичкок сказал Леонарду Сауту: «Я хочу снять этот эпизод и сделать его монтаж отрывисто, чтобы зрители не поняли, что происходит». Бэсс откликнулся на требования Хичкока при монтаже, при создании заграждения из косых углов, средних и ближних планов. Несмотря на то, что в сцене было мало движения и образов, которые сами по себе могли бы смотреться банально или незловеще, фрагменты кадров, смонтированные вместе, должны были создать впечатление дикой, почти неистовой жестокости. «Передо мной стояла трудная задача, — объяснял Бэсс, — нечто вроде желания сотворить страшное убийство, но без крови. Мне показалось, что это было бы здорово».
Чтобы организовать Хичкока и его команду на репетиции эпизода, художники Роберт Клэтворти и Джозеф Херли построили макет душевой. Режиссер испытал временную декорацию на второй неделе съемок. «Мы проверили сцену в душе, соорудив ванну и две ровные стены на легендарной «Сцене призрака», — пояснял Клэтворти. — Мы с Джо забрели на эту огромную темную сцену во время теста, и когда мы подошли ближе, то увидели, как костюмерша полотенцем чистит синий саржевый костюм Хичкока. Джанет была в купальном костюме. Возможно, это случилось потому, что мы построили декорацию слишком быстро, краска еще не высохла до конца, и брызги от душа разлетались во все стороны. Кроме того, проклятая ванна не сливала воду. Хич нас заметил. «Парни, — сказал он, — это никуда не годится. Полагаю, это по части департамента недоразумений».
Для основных съемок эпизода Клэтворти и Херли соорудили отдельную декорацию в четыре стены, которые могли быть свободно удалены, чтобы Хичкок мог расположить кинокамеру с любой стороны. Кроме того, разборная конструкция позволяла снимать душ и ванну как по отдельности, так и присоединив их к более просторной полноценной декорации ванной комнаты в павильоне 18-А. Эта декорация была приблизительно в шесть футов от внешней стенки ванны до стены. По словам Клэтворти, Хичкок настоял на «ослепительно белом кафеле» и блестящей фурнитуре в ванной, что напоминало сцены в таких фильмах, как «Убийство» (1930) и «Завороженный» (1945).
В предыдущих фильмах ванные комнаты изображались как места разоблачения или угрозы. В «Психо» все должно было быть иначе. Теперь должна была открыться новая страница в восприятии наготы и в изображении откровенного ужаса. По воспоминаниям Джанет Ли, Хичкок начал готовить ее к эпизоду в середине ноября. «Мистер Хичкок с гордостью показал мне раскадровки Сола Бэсса, — рассказала Ли, — в подробностях описав, как он собирался снимать эту сцену по плану Сола. В раскадровке были детально разработаны все углы, чтобы я знала, где будет перемещаться камера. Она постоянно перемещалась в разные места». Писатель Джозеф Стефано вспоминал о встрече с Хичкоком после его встречи с ведущей актрисой. Стефано отмечал: «Хичкок заявил: «Похоже, у меня будут проблемы с Джанет. Она очень озабочена своей грудью. Думает, что та слишком большая». Он знал, что будет трудно иметь дело с женщиной, чувствующей себя неловко даже в сцене, где она была в бюстгальтере. Он сказал: «Ради нее мы постараемся сделать все очень быстро». Он не желал Джанет ни проблем, ни каких-либо затруднений».
Гример Джек Бэррон отмечал: «Когда я впервые встретился с мистером Хичкоком в его офисе, чтобы поговорить о фильме, он сказал мне, что постарается уговорить Джанет сняться в эпизоде обнаженной. Когда дошло до дела, она никак не соглашалась. Пока шло время, он сказал, что попытается использовать «европейский вариант», но она снова отказалась. Я спросил, надо ли мне что-то подготовить, но он ответил: «Нет. Мы прикроем, сколько сможем, и никогда не покажем на экране настоящей резни. Просто раздобудьте побольше шоколадного сиропа вместо крови». Джанет Ли задумалась: возможно, Хичкок просто поднял вопрос о наготе, как приманку для своих сотрудников мужского пола. «Конечно, мистер Хичкок никогда не просил меня сняться обнаженной, поскольку нагота на киноэкране в те времена была просто невозможна. Сцена с откровенной «обнаженкой» подвергла бы сомнению его способность умно и тонко передавать свои идеи».
