Зябликов не испытывал никакого желания общаться с человеком,
который только сегодня впервые услышал о психографии. Однако от Арсения не
так-то просто было отвязаться. Он вручил журналисту одну из своих фальшивых
визиток, где было означено, что он является начальником планового отдела
Министерства государственного надзора за гуманитарным развитием общества, и
сообщил:
— Мы готовим образовательный цикл для руководства
высшего звена всех московских вузов. Чувствуете уровень? В том числе хотим
включить в программу семинар о психографии. В той ее части, которая касается
творчества… мгм… писателей.
— Ах, вот оно что! У вас конкретный проект. Психография
в литературе, верно я понимаю?
— Разумеется, — кивнул Арсений, который
понятия не имел, о чем вообще идет речь.
Прежде чем отправиться на встречу с Зябликовым, можно было
зайти в Интернет-кафе и в Сети посмотреть, что означает этот термин. Или
задержаться в библиотеке и порыться в каталогах. Но времени было жаль, и
Арсений явился неподготовленным.
— Расскажите мне о психографии в литературе. Я донесу
до руководства основную идею, и потом будем решать, в какой форме все это можно
преподнести публике. Поговорим и о вашем гонораре, само собой разумеется. И
конечно же, я заплачу вам за сегодняшнюю беседу как консультанту.
Последнее обещание необыкновенно Зябликова вдохновило. Он
был немолод и мал ростом. Агрессивная внешность придавала ему сходство с хищной
рыбой — большой нос выдается вперед, мелкие зубы плотно пригнаны друг к
другу, глаза круглые и зоркие. Одет в пошлый клетчатый пиджак и мятые штаны,
отбывшие долгий срок на вьетнамском рынке.
— Боже мой, ну что вам рассказать? — начал
Зябликов, обхватив руками колени. — Это все настолько интересно, что
просто бросает в дрожь.
Кудесникову не хотелось, чтобы его бросало в дрожь, тем не
менее он сел поудобнее. Они встретились в кафе под названием «Кофейное
зёрнышко» и сразу заказали по чашке двойного эспрессо.
— Для начала обрисуйте, пожалуйста, саму суть
явления, — попросил Арсений. — Насколько я понимаю,
психография — это что-то из области экстрасенсорики?
— Так называют процесс получения информации помимо воли
человека. Она идет ниоткуда, потоком, а человек ее стремительно записывает.
Такое, знаете ли, самопроизвольное знание. То есть вы просто держите Б руках
карандаш или ручку, а они движутся по бумаге. Очень часто бывает, что контактор
— ну, проводник информации — пишет на языке, которого он вообще не
знает. Или даже на нескольких языках.
— А что же он пишет? — заинтересовался
Кудесников.
— Да всякое. Научные трактаты, романы… Я этой темой
стал давно заниматься. Но официально только в начале девяностых разрешили
печатать. До тех пор у нас это явление вообще серьезно не исследовали. Случаи
психографии не фиксировали, а контакторов — проводников информации
— сажали в психушки, если они вдруг принимались всякие сказки
рассказывать.
— А за границей?
— А вот за границей! — оживился Зябликов и
шумно отхлебнул кофе. — Они там отрывались по
полной программе. Я столько всего накопал, когда железного занавеса не стало!
— Расскажите что-нибудь, — потребовал
Кудесников и быстро добавил: — В интересах дела. Желательно дать побольше
живого материала. Вот, вы говорите, психография в литературе! А факты?
— Американский писатель Морган Робертсон. Был моряком,
плавал себе на корабле, а потом вдруг из него повалили рассказы. Он садился за
пишущую машинку и сидел часами, положив руки на клавиатуру. А потом
— хлоп! — что-то происходило, и его пальцы начинали стучать по
клавишам. Он никогда не знал, что в итоге получится.
— А что получалось? — заинтересовался
Кудесников.
— Например, рассказ «Гибель „Титана“ об огромном корабле,
который столкнулся с айсбергом и затонул.
— А это было до трагедии
«Титаника»? — уточнил его проницательный слушатель.
— За четырнадцать лет. Но все детали совпали
— даже количество пассажиров!
— Занятно…
— Занятно?! — подпрыгнул Зябликов и посмотрел
на Кудесникова, как акула на серфингиста — свирепо и негодующе.
— Да литература просто кишит людьми, которые, не имея
никакого к ней отношения, не имея таланта, образования, элементарных знаний,
выдавали на гора целые горы произведений!
— Ну да?
— Да! Вы слышали о романе Диккенса «Тайна Эдвина
Друда»? Он остался незавершенным, и никто не знал, какой должна была стать
развязка. И вот года через два после смерти писателя в Англию приехал молодой
американец, рабочий типографии. И заявил, что дописал роман «под диктовку
Диккенса» в состоянии транса. Книгу издали в полном виде, и критики были
вынуждены признать, что обе части написаны одним языком и стилем. Тот рабочий
никогда больше ничего не писал в своей жизни, а мистический сеанс связи с
Диккенсом так никто и не смог объяснить.
— Бедный Чарлз… — пробормотал Кудесников.
— А вот еще пример. Тайлор Колдуэл выдает в своих
романах такие факты о средневековой медицине, которые ей ну никак не могут быть
известны, потому что она никогда специально этим вопросом не занималась. И так
у многих. Они говорят: «Я не знаю, как это получилось», «Оно как-то само
написалось, и все».
— То есть я сажусь за стол, беру
блокнот, — подхватил Кудесников, — и вдруг моя рука
начинает двигаться по бумаге, так? А потом оказывается, что я написал шедевр!
— И так и не совсем гак. Бывает, что при передаче
информации человек находится в полном сознании, и ему кажется, будто он просто
фантазирует, сочиняет из головы. А потом выясняется, что выдал он кучу
подлинных деталей, известных только узким специалистам. Вот, например, Вера
Крыжановская.
— Знаю, знаю! — воскликнул Кудесников, впав в
восторг пятилетнего ребенка, сложившего свои первые цифры. — Она
писала под диктовку духа! Современники говорили, что дух был малограмотный и не
очень талантливый.
— Да ведь не это главное, — резко махнул
рукой Зябликов. — Талантливый, не талантливый… Главное в другом.
Известно ли вам, что эта дама получила особую премию парижской Академии наук за
то, что в своих романах с неимоверной точностью описывала древние египетские
церемонии? А ведь о них могли знать только ученые-египтологи! И о внутренних
помещениях известных храмов, о древних ритуалах…
— Максим Горький ее критиковал, — ехидно
заметил подковавшийся в библиотеке Кудесников.
— Из зависти! — запальчиво воскликнул
журналист. Стало ясно, что он на стороне гонимых
«контакторов». — Многие великие говорили, что их персонажи внезапно
обрели собственную волю и делают что хотят. Даже Пушкин… наш… Александр
Сергеевич! Татьяна из «Евгения Онегина» противоречила его замыслу. Да-да! Он
сам удивлялся: взяла, говорит, и выскочила замуж!
