Однако судьба была к нему неблагосклонна. Не проехали они
ста метров, как Мерседес ожил на заднем сиденье, принялся мяукать и скрести
лапой дверцу.
— Нашел же ты, братец, время! — нетерпеливо
воскликнул Арсений.
Пришлось останавливаться и выгуливать кота на газончике. А
через два квартала Мерс снова запросился на улицу. А потом снова. Стало
понятно, что ездить с ним по городу и заниматься детективной работой не
получится.
И добрый хозяин повез своего питомца в гостиницу. По
странной иронии судьбы, по дороге он завернул в супермаркет на Рябиновой улице,
забежал в него и пулей вылетел обратно с тремя кюветами. В номере расставил их
в ряд и приказал:
— Только сюда, сюда и сюда, иначе на запах придут
горничные и сделают из твоего хвоста веник — смахивать пыль с абажуров.
Мерс лет возле новых туалетов, вытянув передние лапы и
уложив на них голову. А Кудесников помчался к Людмиле Пановой. Возле ее дома он
надел на голову паричок и зубы «Агамемнона», и на этот раз решил представиться
корреспондентом газеты «Новый гудок», поскольку имел соответствующее
удостоверение — липовое, разумеется.
Добравшись до знакомой двери, вылупившейся на него
пластиковым «глазком», Арсений протянул руку и нажал на кнопку звонка. И даже
улыбнулся заранее, ощущая, как искусственные зубы рвутся вперед. Однако на
звонок никто не открыл. Арсений некоторое время топтался на площадке, потом
позвонил снова. Ответа не было. Он подергал ручку — закрыто. Надо же,
какой облом! Может быть, женщина вышла в магазин за хлебом и скоро вернется?
Кудесников спустился во двор, уселся в машину и стал ждать.
Сначала время тянулось медленно, и Арсений весь извертелся, вздыхая и
высовываясь в окно. Но когда понял, что пора возвращаться на танцы, и
представил, как Марьяна ищет его, минуты стали таять так же быстро, как
снежинки на ладони. Людмила так и не пришла. Наверное, следует вернуться сюда
после ужина. А если ужин затянется, придется ее разбудить. Скажет, что мчался
из Москвы, прямо из редакции, специально, чтобы предостеречь ее. Что
журналистское расследование привела его в Аркадьев и указало на опасность,
которой подвергаются все контакторы. Боже, как же он любил блефовать, глядя
прямо в глаза людскому простодушию!
«Мерзкий Кудесников опять улизнул!» — поняла Марьяна,
чувствуя, как сердце в ее груди начинает торопиться и сбиваться с ритма. Костя
снова смотрел на нее издали, да так, что у нее комок подступал к горлу. Она
влюблёна, она счастлива, она независима… Пустые слова! Потому что она вовсе не
независима, а одинока. Вот как это называется. Приятно, что она задела Костю за
живое, что она снова ему нравится, может быть, даже больше, чем прежде. Но
заводить с ним новый роман? Когда он все еще женат на Жанне? Нет, этому не
бывать.
Но для того чтобы оставаться на коне, ей нужна поддержка.
Однако отвратительный, лживый и подлый детектив, который сулил ей златые горы,
банально смылся. И так называемые танцы прошли без его участия. Звездой вечера
стал Кондрат Миронович, водивший со старушенциями сложные хороводы и
наградивший самую выносливую танцорку большой коробкой шоколадных конфет.
Марьяну спасало лишь то, что директор дома престарелых,
женщина лет пятидесяти, приземистая и хваткая, плотно села Лебедеву на хвост,
Однако он улучил минутку, подошел сзади и шепнул Марьяне в шею:
— Уедем вместе, я должен сказать тебе что-то важное.
Она могла отказаться. Она должна отказаться… Но это чертовски
трудно. После той, юной, головокружительной любви к Лебедеву в ее жизни больше
не было ничего стоящего. Так, что-то квелое, зарождавшееся под жарким курортным
солнцем и не дотягивающее даже до Нового года.
— Скажи сейчас. — Она не собиралась никуда с
ним уезжать. И еще — господи, помилуй! — она забыла спросить у
него про Рябиновую улицу.
Когда Кудесников проник на территорию дома престарелых, та
уже превратилась в место мирного отдыха — сытые старожилы и старожилки,
рассевшись по скамьям и раскладным стульям, тихо дремали под музыку
пятидесятых, которую транслировал через репродуктор местный завхоз. Будь на то
воля директрисы, она бы уже давно загнала подопечных в комнаты и погасила свет
в здании. Однако присутствие высокого начальства заставляло ее быть доброй и
внимательной. Это состояние было ей несвойственно, а посему она испытывала
жуткий дискомфорт.
— А где моя коллега? — спросил Кудесников у
Сачкова, обретавшегося возле руин праздничного стола и подкреплявшегося
пирожками с капустой.
— Они с Константином Николаевичем в
кустах, — ответил гот, аппетитно жуя.
— Простите?
— Кондрат Миронович хотел сказать, что они беседуют под
акацией, — вмешалась подошедшая директриса. — Вон в той
аллейке.
— Ну, я не знал, как эти кусты называются! «Кажется, я
спровоцировал драму, — трусливо подумал
Арсений. — Нужно что-то делать, иначе Марьяна меня просто съест». Он
приблизился к указанной аллейке и вытянул шею.
Они сидели близко-близко друг к другу, как два голубя в
голубятне. Марьяна сжалась, а Лебедев нависал над ней, положив руку на спинку
скамейки за ее спиной. Его «важное» оказалось приглашением на дачу:
— Марьяна! Нам нужно как следует поговорить. Она
отказывалась, он все еще настаивал.
— Я сегодня в гостинице познакомилась с одной девушкой,
Ксенией Лужиной, — поспешно сказала Марьяна, когда почувствовала, что
воздух вокруг них медленно закипает.
— Лужина? Я должен ее знать? — У Кости был
все тот же волнистый чуб, который ей так нравилось пропускать сквозь
пальцы. — Мы с ней вместе учились?
— Ну… Она немного младше. Но дело не в этом. Просто… Я
хотела узнать у нее: хорош ли новый супермаркет на вашей Рябиновой улице, но
как только про эту улицу упомянула, она сразу стушевалась и ушла. Мне
показалось даже, что девушка испугана.
Костя ел глазами мочку ее уха, которое розовело в лучах
заходящего солнца. В его лице ничто не дрогнуло.
— Ну, и? — спросил он, наклонившись и пахнув
на нее дорогим одеколоном.
— Я вспомнила, что твой Сачков делал какие-то намеки
относительно Рябиновой улицы
— Господи, Марьяна! — поморщился
Лебедев. — У Кондрата пунктик — он хочет очистить любимый город.
— От чего?
— От всего. От того, что ему не
нравится. — Его рука, скользнувшая ей на талию, была крепкой и
горячей. И даже немного дрожала, как будто им снова по семнадцать.
— И что же ему не нравится? — пробормотала
Марьяна. По ее телу разливался жар, о существовании которого она уже и забыла.
— Ему не нравятся всякие… неформальные… организации…
— Губы Кости были все ближе к ее губам. Он хорошо целовался, нежно и,
одновременна, страстно.
— А-а-а! Вот вы где! — возникший ниоткуда
знакомый баритон отбросил их друг от друга.
