Собственно, к самой веревке он выскочил удачно, почти не
блуждая — видимо, сказывался вновь приобретенный опыт. Но когда полез
вверх, понял — свои силы он переоценил. Ладони болели так, что хотелось
кричать, сил за день непрерывной слежки потрачено с избытком. К тому же
последний раз он ел вчера вечером, так что от голода у него уже начала
кружиться голова. Такая совокупность неблагоприятных факторов должна была
привести к нехорошему финалу.
Кудесников сорвался вниз. За долю секунды он успел
распрощаться с жизнью и пожалеть беднягу Мерса, которому суждено умереть в
дупле от голода… Ожидая смертельного удара о камни, он зажмурился, но тут раздался
треск рвущейся материи, и падение прекратилось так же внезапно, как и началось.
Арсений почувствовал, что он парит в воздухе, раскинув в стороны руки и ноги, и
словно чья-то мощная рука держит его за воротник. От этого шею жутко сдавило, и
было трудно дышать. Через несколько минут он понял, что зацепился капюшоном
брезентовой ветровки за торчащий из стены длинный металлический прут. Это,
видимо, были остатки строительной деятельности неизвестных мастеров
неизвестного столетия, но они спасли Кудесникову (и Мерседесу) жизнь. Теперь
ему хотелось понять, как себя вести, чтобы не сорваться, и более того
— вылезти наверх. Неожиданно под ним раздались голоса и появился луч света
— к месту происшествия подошли кладоискатели. Конечно, это должен был быть
клад, что же еще?
— Так, вот и вертикальная
выработка, — раздался спокойный голос Николая:
Никифоровича. — Возьми-ка мой фонарь и посвети — я приготовлю
все для подъема.
Веселовский с двумя фонарями в руках подошел к самому
основанию тоннеля.
— Ну и колодец, мама дорогая! Как мы в эту дыру
полезем? Туда и свет не доходит, — и он нашил мощный луч вверх, прямо
в лицо парящему над ними Кудесникову.
Затем раздалось отчаянное:
— А-а-а!!!
И свет погас — это Вован уронил оба фонаря,
неожиданности вскрикнула даже молчавшая все время Ксения, а Николай Никифорович
попыся перекричать вопящего Веселовского. Зато во всей этой неразберихе для
Арсения нашелся один несомненный плюс — в тот момент, когда фонарь осветил
колодец, он увидел в полуметре от себя заветную веревку. Пошарив руками вокруг,
он нащупал ее, осторожно освободил капюшон и снова понаверх. Теперь подъем
дался ему не в пример легче — подгоняло чувство опасности и желание скорее
замять неприятный инцидент.
А внизу тем временем Веселовский пытался справиться с эмоциями
и внятно объяснить, что же такое видел.
— Висел в воздухе, огромный! А лицо белое, как у
мертвеца.
— На человека похож? — выпытывал недоверчивый
Николай Никифорович.
— Не очень. Может быть, нетопырь? Только гигантский.
Метра два.
— У тебя все по два метра, — саркастически
заметил Николай Никифорович. — Крысы из метро, теперь вот
— нетопырь.
— Да был он, — едва не плакал
Веселовский, — Что я — слепой, что ли? Или с ума сошёл?
— Не знаю, — задумчиво протянул Николай
Никифорович. — Вот уж не знаю. Приятель твой двинулся, может, ты
тоже?
— Да никто не двинулся, — заорал
Веселовский. — Хотя тут рехнуться недолго. Темнота, стоны, твари вон
летают!
— Все, заканчиваем, лезем
обратно, — скомандовал главный.
— Не полезу я туда, — заартачился
Вован. — Что, если он там сидит и ждет? Он же куда-то делся, а мог
только вверх, здесь его не было!
— Ну и оставайся, а мы с Ксенией отправляемся обратно.
У меня есть дела поважнее, чем твои бредни выслушивать.
Перспектива остаться одному вдохновляла Веселовского еще
меньше, поэтому он тяжело вздохнул и стал готовиться к подъему.
Кудесников выждал, пока они поднимутся сами и достанут веши
— обратной дороги он не знал, хотя оказаться на свежем воздухе ему сейчас
хотелось больше всего на свете. Но прежде, чем это случилось, прошло еще много
долгих, томительных минут.
На свет божий Николай Никифорович, Ксения Лужина и Вова
Веселовский вылезли около восьми вечера.
— Прекрасная погода, — заметил их
предводитель. — Прогуляться бы!
— Сейчас прогуляемся, — мрачно отреагировал
Вован. — До автобусной станции. А где, кстати, наш Григорий?
Пошли искать Синькова, но его нигде не было видно. Нашелся
он лишь после тщательного осмотра ближайшего леса — сидел, прислонившись
спиной к дереву, и тихо бормотал:
— Чур меня, чур меня!
Щека у него оказалась оцарапана и кровоточила, рука тоже.
Что с ним произошло, добиться от Гриши было невозможно. Расцарапался он скорее
всего в каких-нибудь кустах, куда нечаянно забрел. Забрав Синькова, который то
ли тронулся окончательно, то ли временно был не в своем уме, искатели
приключений направились в сторону города.
Где-то на полпути Николай Никифорович ударил себя по лбу:
— Сумку из дупла забыл взять! Ладно, пусть там
остается, может, на днях заберу. Наверное, на Григория водка так подействовала.
Хотя не похоже, чтобы он был пьян.
Синьков не был пьян — просто потусторонние силы не
хотели в этот день оставлять его в покое. Обрадовавшись, что оказался на воле и
что страшные подземелья, населенные неизвестно кем, остались далеко внизу,
страдалец решил по совету Николая Никифоровича выпить водки. Указанное дупло
находилось высоковато, но, встав на цыпочки, он все же дотянулся до сумки.
«Чего я буду корячиться и доставать ее — вытащу один пузырь, и достаточно».
На ощупь открыв «молнию», он сунул в сумку руку — и выдернул обратно с
криком. Его укусили, причем больно — палец был в крови. Не успел он
сообразить, в чем дело, как из дупла появились два глаза, похожих на
раскаленные угли, и кто-то прыгнул на него, раздирая щеку. Вопя и приседая от
страха, Григорий бросился подальше от проклятого места. Он бегал между
деревьев, завывая и размахивая руками, но потом угомонился, сел под дерево и
перестал воспринимать окружающее.
Кудесников нашел Мерседеса мирно спящим под деревом, в дупле
которого он его оставил. Рядом валялись колбасные шкурки и разодранная пачка
плавленого сыра. Судя по следам на морде, Мерс провел дегустацию этого
продукта. Где он все это раздобыл и как сумел расстегнуть «молнию», оставалось
загадкой. Арсений сунул руку в дупло, вытащил сумку и стал наводить порядок.
Приходилось спешить, так как четверка, которую он не хотел упускать из виду,
углубилась в лес уже довольно далеко.
Убедившись, что молчаливая, как сфинкс, Ксения, пришибленный
Веселовский и находящийся в прострации Синьков сели в автобус, который повез их
обратно в Аркадьев, Кудесников с чистой совестью переключил свое внимание на
Николая Никифоровича, о котором он до сегодняшнего дня вообще не слышал.
Проводив подельников, тот остался на автовокзале, дождался ближайшего автобуса
до Москвы и отбыл. Вместе с ним отчалили и Кудесников с Мерседесом.
Когда прибыли в столицу, Николай Никифорович прямиком
направился в метро, доехал до Таганки, где, как оказалось, и проживал — в
одном из старых домов недалеко от известного театра. Ни на какую встречу,
вопреки собственным обещаниям, он с докладом не отправился.
