Приобретая имущество великих и знаменитых родов, Ротшильды как бы привязывали себя, свое происхождение, к более славной истории, чем их собственная. Цены на рынках искусств взлетали в поднебесье: новые Ротшильды скупали картины сотнями, в том числе Грёза, Ромни, Рейнольдса, Гейнсборо и Кейпа, увешивали ими стены своих домов. В каждой комнате – бесценные ковры, антикварная мебель. Пусть свой род они могли проследить не далее чем на сто лет в прошлое, до Judengasse, владение этим имуществом связывало их с лучшими аристократическими семьями Европы и с королевскими династиями. Они покупали панели из дворцов, где обитали Бурбоны, они покупали мебель Людовика XV и картины, которыми владела Екатерина Великая, покупали гобелены, севрский фарфор, яйца Фаберже и чувствовали себя продолжением древних династий. На журнальных столиках у них красовались фотографии монархов с автографами и собственные портреты, выполненные на заказ, в придворных костюмах. Французский автор Эдуард Дрюмон назвал один из домов Ротшильдов местом, где «нет прошлого» – сокровища французской культуры разбросаны по огромному палаццо, словно безделушки.
Семья силилась доказать, что она уже не бесприютна, обрела право владеть землей и недвижимостью и ни на кого не оглядывается. Ротшильды строили огромные дома, собирали обширные коллекции, они владели конями и псами, банками и облигациями и не просто выставляли свое богатство напоказ – они пускали корни, а там уже и стебли, прорастая в свою новую родину, становясь кем-то и чем-то. Накапливали ценности, чтобы ощутить собственную ценность.
Гостеприимство их не знало себе равных. НМ и его сыновья отличались малым ростом: предки никогда не имели вдоволь пищи, и это сказывалось еще в нескольких поколениях. Но отныне ни члены семьи, ни гости, ни слуги Ротшильдов никогда не должны были голодать. Столы у них ломились от угощения. Гостям поутру приносили в постель на выбор цейлонский чай, китайский или индийский, молоко предлагали выбирать по породе коров – от лонгхорнов, шортхорнов и так далее. В пятидесяти оранжереях в любое время года поспевали фрукты, овощи и экзотические цветы, всегда пестрели красками клумбы. «В иных наших усадьбах, – повествовала Ника, – вишни с деревьев не собирали заранее: садовники обходили стол, неся целиком дерево».
Судя по гостевой книге Тринг-Парка, в период с 1890 по 1932 год здесь каждый день устраивались обеды, порой на сотню великолепных визитеров. Имя и адрес каждого посетителя безупречным почерком заносили в обтянутые кожей тома. В особую книгу шеф-повара столь же тщательно вписывали меню, чтобы избежать общественного позора: не дай бог подать вернувшемуся гостю то же блюдо, что и в первый раз! Женщины Ротшильдов продумывали подобные мероприятия до мельчайших деталей. Их не допускали на совет директоров, но жены прекрасно знали, кого обхаживать, кто поспособствует деловым интересам их мужей. Международные связи семейства гарантировали, что список гостей также будет всеохватывающим. Ротшильды тщательно подбирали гостей, создавая головокружительную смесь из богатых и рафинированных, творцов и государей, красоту сочетали с умом. Индийские махараджи, персидский шах, Сесиль Родс (чью экспедицию в Южную Африку финансировал Натти) встречались на этой территории с Георгом V, Эдуардом VII, королевой Викторией (та предпочитала кушать в отдельном кабинете) и членами семьи Ротшильд, в том числе, со временем, и с мисс Панноникой Ротшильд.
На семейство работали повара мирового класса, подавались тончайшие вина, проводились празднества, концерты и балы. Кузен Ники Альфред построил в Холтоне дом с цирковой ареной, катком, внутренним бассейном и индийским павильоном, чтобы доставить гостям все мыслимые наслаждения. Альфред – редкость среди Ротшильдов – питал любовь к музыке; он написал шесть фортепианных пьес под общим названием «Бутоны роз» и обзавелся собственным оркестром. Дирижировал он в цилиндре и голубом фраке, размахивая украшенной бриллиантами палочкой из самшита. Не всем гостям это приходилось по вкусу. «Показуха! Беззастенчивое богатство, которое суют тебе прямо в нос!» – писал секретарь Гладстона Эдуард Гамильтон и добавлял, что «с отделкой явно переборщили, глазу не на чем отдохнуть от настоящего золота и сусальной позолоты». Другой гость Альфреда, писатель Дэвид Линдси, замечал: «Число евреев в этом дворце превосходит всякое вероятие. Я довольно внимательно изучал проблему антисемитизма в надежде как-то противостоять этим низменным порывам, но почувствовал некоторое сочувствие к [тем, кто называет] евреев паразитами цивилизации».
Во Франции Эмиль Золя выставил Жака де Ротшильда у позорного столба. Описание, оставленное этим гостем, казалось чересчур узнаваемым: «Повсеместно он стремится к свирепым завоеваниям, подкарауливает добычу, из всех сосет кровь и тучнеет за счет чужой жизни». Другой писатель, Энтони Троллоп, отплатил Ротшильдам за гостеприимство, опубликовав в 1885 году социальную сатиру, опять же весьма откровенно изображавшую Ротшильдов. Едва ли кто из читавших «Как мы теперь живем» сомневался, что Мельмот, «омерзительный жирный богатей… подлый хулиган из трущоб», который явился из чужой страны и захватил лондонскую биржу, списан с прадеда Ники Лайонела. Правда, критиковали не все. Дизраэли, сам по крови еврей, писал: «Лично я убежден, что чем больше Ротшильдов, тем лучше».
Постепенно семья встраивалась в британское общество. Альфред оказался первым евреем во главе Английского банка (он стал директором в 1869 году, в возрасте двадцати шести лет, и занимал этот пост двадцать лет, до 1889 года). Сам Альфред так и не добился вожделенного признания в аристократических кругах, но его внебрачная дочь Альмина вышла замуж за графа Карнарвона и на свое приданое финансировала те самые раскопки в Египте, в результате которых была найдена гробница Тутанхамона. Прадед Ники Лайонел, ее кузен Джимми и дед Натти сделались членами парламента. Эмма, бабушка Ники, дружила с Дизраэли; Герберт Асквит часто наведывался в Уэдесдон. Уинстон Черчилль многократно гостил в их доме, присутствовал и на первом балу Ники. Моя тезка Ханна Ротшильд вышла замуж за лорда Роузбери, главу Консервативной партии, будущего премьер-министра (никто из мужчин, носивших фамилию Ротшильд, на свадьбу не явился: Ханна вышла замуж за гоя).
Тем не менее королева Виктория отвергала прошения даровать прадеду Ники Альфреду титул. «Сделать еврея пэром – на такой шаг она не согласна», – писала о себе в третьем лице королева, хотя Альфред финансировал строительство домов для бедных, одалживал правительству деньги, поддержал выпуск казначейских обязательств США и организовал фонд помощи во время Ирландского голода. Да и расходы правительства ее величества частенько зависели от одобрения Альфреда. И все же семейству пришлось подождать: лишь в следующем поколении сын Лайонела Натти, дед Ники, сделался первым евреем – членом палаты лордов.
В Америке Ника оказалась в совершенно иной среде. Она любила живую музыку, искусство, звуки, которые исчезают, едва родившись. Она собрала тысячи пластинок и сотни часов любительских записей, но совершенно очевидно, что более всего она ценила непосредственно само представление, и ей было важно присутствовать там, а не владеть записями.
У нее был скромный дом, никаких ценных вещей. Вместо Рубенса, Рейнольдса, Ван Дейка, Гуарди и Буше Ника налепила прямо на штукатурку обложки старых альбомов, а вместо черного хода, предназначавшегося для незаметно появлявшихся и ускользавших слуг, устроила проходы для своих кошек. Шторы просвечивали, вся мебель, за исключением большого стейнвейевского рояля, была сугубо функциональной. Напоминанием о европейском прошлом Ники, об огромном семейном состоянии и совершенно ином образе жизни оставался титул, бумага с монограммой, «бентли», меха и ожерелье из идеальных жемчужин.
