В числе первых друзей, обретенных Виктором в университете, были Гай Берджесс и Энтони Блант. Они уговорили его присоединиться к дискуссионному клубу «Апостолы». Виктор видел в этих молодых людях ближайших союзников, разделявших его любовь к наукам и литературе и его ненависть к фашизму. В период с 1927 по 1937 год из двадцати шести членов клуба двадцать составляли социалисты, марксисты, коммунисты или, по крайней мере, сочувствующие. Для молодого еврея, современника и очевидца немецкого нацизма, естественно было присоединиться к левым.
Виктор блестяще закончил Кембридж и получил место в Тринити-колледже. Во время войны он служил во внешней разведке (MI6) и получил Георгиевскую медаль за разминирование – по словам Виктора, годы подражания аккордам Тедди Уилсона и Арта Тейтума подготовили его к этой сложной работе.
Но, несмотря на блестящую службу, когда после войны выяснилось, что ближайшие друзья Виктора, Берджесс и Блант, были советскими шпионами, и еще два члена «Апостолов» – тоже двойные агенты, тень подозрения легла и на Ротшильда и омрачила большую часть его жизни. В одной книге его даже назвали «Пятым человеком», и, хотя стало известно, что пятым был Джон Кэрнкросс, клеветники преследовали Виктора. 3 декабря 1986 года он совершил поступок, абсолютно для него не типичный: опубликовал в газетах заявление «Я не являюсь советским агентом и никогда им не был». Даже после того, как Тэтчер это официально подтвердила, слухи не унялись. Впоследствии Виктор сказал своему биографу Кеннету Роузу, что разоблачение Бланта стало для него «ошеломляющим и сокрушительным ударом».
Виктор продолжал научные исследования, в основном изучал репродуктивную систему морских ежей. В итоге он и Мириам оказались единственной парой брат-сестра, удостоенной членства в Королевской академии. По словам Мириам, «брат попал туда, разумеется, гораздо раньше. Полагаю, все дело в мужских предрассудках. Пусть я и не училась в частной школе, как он, – образование, какое уж есть, я получила дома, – но в зоологии я сделала побольше, чем он».
Хотя общего у Виктора и Ники мало, Виктор всегда присматривал за младшей сестренкой. Их объединяла любовь к музыке и к обществу. Ника была очаровательна, в отличие от старших сестер – легкомысленна, и Виктор с гордостью выводил ее в свет. Он привил ей любовь к джазу и советовал научиться летать. Сам он обожал гоночные автомобили и Нику научил водить, на восемнадцатилетие купил ей спортивную машину. Даже когда избранный Никой образ жизни перестал устраивать Ротшильдов, Виктор продолжал покровительствовать ей, порой балуя деньгами или дорогими подарками. Мой отец утверждал, что Виктор не проявлял подобной щедрости по отношению к кому-либо из шести своих детей.
Ожидалось, что Ника выйдет замуж за еврея, но подходящих женихов недоставало. После пансиона и большого европейского тура Розика сочла необходимым ввести дочь в светское общество. Это произошло в 1932 году.
По английской традиции ежегодно в начале сезона происходит представление дебютантов, юношей и девушек. Следуя обычаю, сохранявшемуся до 1958 года, Ника в белом платье делала реверанс перед огромным белым тортом на «балу королевы Шарлотты». Затем она три месяца принимала участие в увеселительном виде спорта – «охота на женихов». Поскольку евреев было крайне мало, не приходилось всерьез рассчитывать на то, что среди сотен дебютантов Ника повстречает своего принца на белом коне.
В июне того же года ее официально представили королю Георгу V и королеве Марии, и Ника завертелась в вихре балов и светских раутов. «Я явилась перед изумленным миром, делала реверансы и не тыкалась носом в пол», – скажет она потом Нату Хентоффу. Розика уже провела двух старших дочерей через дебютантский сезон, на третью у нее душевных сил не хватило, и обязанность сопровождать юную мисс Ротшильд выпала на долю шофера бабушки Эммы. Бедняга: по словам Розмари, кузины Ники, вовремя та никогда не возвращалась.
Семья жила тогда в Кенсингтон-Палас-Гарденз, за оградой. Ускользнуть от выполнявшего роль дуэньи шофера было просто, куда сложнее – в бальном платье до пят перелезть в темноте через высокий забор. Во время сессии парламента с ноября по май еженедельно давали три-четыре бала. Чтобы как-то представить себе обстановку того времени, я поговорила с современницей Ники, вдовствующей герцогиней Девонширской Дебо, урожденной Митфорд. В молодости мисс Митфорд считались эксцентричными, как и девочки Ротшильд. Юнити брала с собой на рауты ручную крысу, а Дайана излагала свои радикальные убеждения партнеру во время танца. По словам Дебо, девушки чувствовали себя как рыба в воде. «Ходили на балы, словно на работу, – сказала она, – но это было весело».
Проследить жизнь Ники во время сезона нетрудно. Каждый танец упоминался в The Times зачастую с подробным описанием наряда дебютантки, с указанием имени одевавшего ее кутюрье. Дневной наряд строго регулировался – портных хватало, а вот вариаций на тему было мало. В тот год, когда Ника появилась в свете, обязательными считались широкие меховые манжеты, которые можно было снимать и использовать как муфту. Платья по большей части с цветочным рисунком, с шелковой отделкой. Юбки до колена из мягкого твида или крепа, иногда к ним прилагался бархатный двуцветный поясок, который скручивался и завязывался тугим узлом. Нике слали наряды из Парижа, из лучших модных домов – Chanel и Worth. Семейные драгоценности Ротшильдов, в том числе изумруды размером с голубиное яйцо и нитка великолепного белого жемчуга, перешли к Виктору, который по особым случаям давал их надеть жене или сестре.
В «Придворном приложении» к The Times Розика поместила объявление: выход ее дочери в свет состоится 22 июня 1931 года по адресу Пиккадилли, 148, в доме ее бабушки Эммы. Моя бабушка Барбара, в ту пору невеста Виктора, оставила в своем дневнике запись об этом вечере.
«Обедали за тремя столами: за большим центральным старики во главе со старшим матриархом, которая выглядела величественно и матриархально, – младший матриарх [Розика] рядом с Уинстоном [Черчиллем], – другой стол возглавлял будущий матриарх Мириам и, наконец, за столом Виктора сидела Ника. Затем прекрасные танцы в огромных залах с позолотой и канделябрами, плюшевыми, отделанными золотом креслами и огромными зеркалами, обилием шампанского и гостями, которые струились из холла по лестнице в лучших своих нарядах и во всех украшениях. За домом открыли парк. Ника прекрасна, как довоенные девушки. Кое-кто из нас отправился в „Кафе де Мадрид“. За Никой на Пиккадилли погнались, но Виктор ее спас»
[3].
Сестра моего отца Миранда – одна из немногих членов семьи, навещавших тетю Нику в Нью-Йорке. Она понимала правила, по которым Ротшильды жили в Англии, но знала также, чего Ника ищет по ту сторону океана. «Когда ты запихиваешь все эти „светские новости“ в свою книгу, – сказала мне недавно Миранда, – Ника и Виктор кажутся такими традиционными. А они были совершенно, абсолютно эксцентричными. Ни на кого не похожими. Мой отец [Виктор] катался на водных лыжах в шелковом халате от Schiaparelli и раздевался догола когда ему вздумается. И Ника, и все они ходили на балы только потому, что этого хотела их мать».
