Туда мы и двинулись втроем – впереди нас гордо нес свое все еще не опавшее брюхо рыжий терьер. Когда мы сели на перевернутую вверх дном рыбачью лодку, на которую почти накатывали волны Тихого океана, Боб даже почесал Джерри за ухом, что свидетельствовало о высшей степени умиротворения. Терьер неожиданную ласку оценил и прижался к индейцу всем своим рыжим организмом. А я пожалел, что оставил в сумке фотоаппарат – кадр получился бы редчайший.
Пахло сетями, тиной, океанской волной, а на горизонте в бесконечное водное пространство тихо опускалось огромное багряное солнце. На его фоне еще крутилось несколько серфингистов. Но это были самые последние фанатики, большинство уже перебралось к своим палаткам и собирало для вечернего костра выброшенные океаном на берег коряги.
Минут десять, не говоря ни слова, мы смотрели на уходящее под воду солнце. «Хорошо!» – заметил наконец, потянувшись, Боб, осторожно отодвинул от себя терьера и полез под лодку спать. Поскольку индеец это проделывал часто, мы с Джерри не удивились. «Действительно хорошо», – просто согласились мы, еще немного посидели, но решили все-таки вернуться в дом, где Пилар приготовила для нас удобное ложе на веранде, пусть и на полу. Здесь чувствовалось дыхание близкого океана и жар все еще горячего песка.
На ежевечернее умывание пса сил у меня уже не было, да и крыс он в этот день не ловил, утомленный местной кухней. Джерри немедленно воспользовался моей усталостью, нагло прошагав по нашей общей постели лапами, полными песка. Пришлось все перестилать и сделать терьеру строгий выговор. Впрочем, как можно было заметить по его сонным глазам, выговор не пошел ему впрок совершенно. Когда мы наконец угомонились, а мокрый собачий нос, как обычно, уткнулся мне в ухо, вокруг черным бархатным занавесом уже все покрывала кромешная тьма, сквозь которую иногда лишь мелькали всполохи дальнего костра и негромко слышалась гитара. Это никак не могли утихомириться ребята-серфингисты.
Не знаю, как спал в эту ночь Мануэль, но наша троица выспалась отменно.
13
Завтрак прошел под причитания Мануэля, что у него болит поясница. Причем, как неожиданно выяснилось, поясница болела еще вчера, просто он не хотел портить удовольствие младшему брату. Звучало это столь надуманно, что даже на неулыбчивом лице Боба появилась некая гримаса, означавшая саркастическую улыбку. Мануэль гримасу брата заметил и тут же обиженно замолчал. Пилар, напротив, как и положено заботливой супруге, тут же бросилась в дом за своим пончо, чтобы согреть поясницу супруга. «Симулянт!» – громко констатировал Боб, как только Пилар вышла из кухни. «Бандит!» – тут же ответил брат и замолчал уже окончательно до нашего отъезда.
Когда мы начали укладывать вещи в машину, из-за угла с каким-то мешком из дерюги появились два дюжих племянника и позвали дядю Боба. Потом они втроем минут тридцать, оживленно беседуя, ковырялись в неведомых богатствах, что скрывались в мешке. Наконец Боб призывно махнул рукой и мне.
Я знал, что два молодца-рыбака с рассветом обычно уходят на легальный промысел, днем спят, а вечером присоединяются к черным копателям, так что содержание мешка меня не удивило: осколки керамики, пара целых глиняных сосудов уакос, в которых инки в давние времена хранили воду, – но все это было не особенно интересно. Видел я и керамику изящнее, и уакос, сделанные с изумительным искусством и юмором, изображавшие людей и животных: воинов с короткими мечами, прачек, горшечников, шаманов и разных лесных тварей, жутковатый скелет с шокирующим своими размерами фаллосом и разных мифических божков. А это была самая обычная бытовая штамповка того времени – штука, возможно, любопытная для археолога, но не очень привлекательная для любителя-коллекционера.
Но вот то, что обнаружилось на дне мешка, меня по-настоящему поразило. Здесь вперемешку, как хлам, лежали древние хирургические инструменты, начиная с бронзовых и уже отчасти потерявших свой первоначальный облик пинцетов с зажимами и кончая серебряным тумиком для трепанации черепа. Тумик был не только в прекрасном состоянии, но и по-настоящему элегантен.
Может, это и причуда, но мне кажется элегантным всякий рабочий инструмент, идеально подходящий для дела и уже изрядно отполированный мозолистыми руками мастерового. К тому же в данном случае к полумесяцу-тесаку была приделана очень удобная для хирурга рукоятка, на конце украшенная забавной фигуркой обезьянки. Так что я увидел не просто инструмент, а настоящее произведение искусства.
Заметив мой восхищенный взгляд, Боб отвел братьев в сторону и через какое-то время денежный вопрос был решен. Как другу и постоянному клиенту, мне дали такую скидку, что я просто не мог отказаться от покупки. Таким образом, старинный тумик проделал путешествие из древней гробницы сначала в грязный мешок, затем в карман моих джинсов, а позже, перелетев через океан, оказался в моей московской квартире. Все это было совершенно незаконно, но, должен признаться откровенно, моя совесть не подала в этот момент ни малейших признаков жизни. За что ей отдельное спасибо.
Мануэль и Пилар в эту торговую операцию не вмешивались, а лишь молча издалека наблюдали за нашими переговорами. Между родителями и уже взрослыми детьми существовал договор: стол и кров сыновьям гарантировался всегда, а вот во всем остальном они обеспечивали себя сами. Судя по тому, что оба сына были одеты намного лучше родителей, да к тому же у каждого из молодых людей имелась своя, пусть и подержанная, но совсем не плохая машина, дневная работа только снабжала ресторан-забегаловку свежими морепродуктами, а ночная приносила братьям очень хороший доход.
Наконец мы попрощались, пристроили по своим местам вещи, и раскаленная машина начала выбираться из песка на трассу. Было заметно, что родня Боба провожала нас с очень разными чувствами: каждое лицо читалось, как открытая книга.
Ясно было, что теперь несколько месяцев Мануэль будет упорно тренировать бросок в лягушку, а потому, когда Боб снова заглянет «под пальму», его ждет битва не на жизнь, а на смерть. Глаза Пилар выражали скорбь, она уже заранее переживала и продумывала, как уберечь от будущей драки этих заядлых «лягушатников». Действительно, без меня сделать это будет совсем не просто.
Не выказывали ни малейшего счастья в связи с нашим отъездом и лица племянников: они отлично понимали, что сильно продешевили с тумиком, но воспротивиться давлению дяди Боба не могли.
Впрочем, переживания провожавших нашу троицу нас волновали уже мало. Я любовался тумиком, Боб умиротворенно вел машину, вспоминая вчерашнюю победу, а Джерри вообще был непоседой – ему все равно куда, только бы не сидеть на одном месте.
14
До Чан-Чана было рукой подать, так что через десять минут мы уже вылезли из машины, кондиционер не успел ее даже охладить. Дальше на транспорте народ не пускали, надо было пройтись немного пешком по песку. Кстати, не самое приятное дело.
Вот как раз из-за этого песка маленький, коротконогий Джерри и не любил Косту, то есть перуанское побережье. Радости псу не доставлял ни океан, волны которого уже несколько раз чуть не утащили его в бездну, когда он пытался вытащить из воды какую-нибудь деревяшку или дохлую рыбешку, ни глубокий и зыбкий песок, который низкорослому терьеру приходилось иногда бурить, как землеройке. И самое неприятное – песок застревал в его лохматой шкуре, так что потом приходилось долго его из терьера вытряхивать. А это все-таки унизительно, когда хозяин берет английского джентльмена за задние лапы и долго трясет, как какую-нибудь нечистокровную болонку. Чувства Джерри я понимал и даже сочувствовал ему, но, согласитесь, не пускать же такого грязного пса в машину.
