Зинка с трудом встала, ноги всё ещё были ватными, подошла ближе, вгляделась: из рамочки чёрно-белой фотографии на стене внимательно смотрел на неё красивый широкоплечий мужчина с добрым, открытым взглядом. А рядом, в искусно выпиленной рамочке, красовалась фотография маленькой смешной Зинки. На её недоумение тётя Таня улыбнулась сквозь слёзы:
– Незаметно, да? Он так специально фотографировался – сбоку, чтобы левую сторону лица не видно было. А так – что ж? Ни в армию не взяли, ни на работу хорошую не устроишься. Пенсию получал… Да и стеснялся он незнакомых-то. Это здесь, в Матырино, его все любили, а в чужом-то месте зеваки всяко обозвать могли… Так всю жизнь пастухом работал… Любил один – на природе… Дом вот в порядке содержал и соседям завсегда помогал, ничего взамен не требуя. За то и любили – безотказный… Так он всю пенсию тебе отправлял, когда и от зарплаты ещё добавит… Ты у него единственная ведь была. Сядет, бывало, уж не налюбуется на твои фотографии. Каждую рисунком изукрасит или рамочку сам сделает… У меня-то и муж был, и детишек трое, взрослые уже, в городе живут. А у Феденьки ты одна – как есть одна. Постой, что ж я, окаянная, тебя за стол-то не сажаю, ты ж с дороги – голодная, поди-ка? Погодь, я тебе всё-всё про отца расскажу, давай-ка сначала стол накрою…
Тётя Таня вскочила и стала хлопотать по хозяйству. Зинка спросила тихо:
– Почему он умер?
– Ребятишки в речке купались, озоровали, один пацанёнок тонуть стал. Они испугались – орут как оглашенные, а рядом – никого. Федя у речки пас, на лошадке был, подскакал и вытащил его. Откачал мальчонку, а сам лёг на песок и… Ребятишки взрослых привели, мальчонка кашляет, а Феденька лежит рядом как будто спит… И хоронили его – я не верила: лежит как живой, чуть улыбается вроде… Плакали все…
– А где папка похоронен?
– Что? А… Так я свожу тебя после обеда… Что молчишь? Одна хочешь? Ну иди, сходи, а я пока приготовлю обед. Ближний к лесу ряд, там сосна такая ещё приметная – с одного краю веток нет. Ванечкин Фёдор Иванович. Не боишься одна на кладбище? Ну сходи… Только потом сразу ко мне – назад. Поняла? Прости, что неласково встретила.
Тётя Таня проводила Зинку до калитки, лохматый Дружок привстал, внимательно и грустно посмотрел на неё, но лаять не стал. Тётя Таня сказала, открывая калитку:
– Ты не бойся – я на тебя поглядывать буду из окошка… Да у нас тут спокойно так-то, не балуют – все свои… А и некому уже баловать – почитай вся молодёжь разъехалась… Ну, иди-иди, да недолго, я быстро сготовлю, завтра ещё вместе сходим – подольше посидим, пирогов напечём и сходим…
И Зинка медленно пошла на гору, к папке.
Она поднималась по горе, скользя своими резиновыми сапожками по обледеневшей дороге, и дорога казалась ей бесконечной. Поднялась до кладбища, прошла к последнему ряду могил у леса, сосну увидела сразу – она была большой, сильной, но изогнутой, и ветки росли только с одной стороны. Сразу увидела могилу, на ней – деревянный крест, на кресте табличка: «Ванечкин Фёдор Иванович». И годы жизни. Рядом с могилой врыта скамейка и небольшой столик.
Зинка села. Посмотрела вокруг: с горы видна речка, поле, село Матырино и домик тёти Тани. Даль открывалась такая, что дух захватывало. Зинка прикоснулась к могиле рукой – и ничего не почувствовала. И это всё? Вся поездка к отцу? Она тихо сказала:
– Папка, здравствуй… Это я, Зина, твоя дочка. К тебе приехала… А ты умер…
И почувствовала. Ощутила вдруг сильную боль, болело где-то внутри, может, это душа так болит? Она почувствовала, что папка видит и слышит её. И что он очень долго её ждал. Ей внезапно стало ужасно страшно, что он поверил, будто это она написала злые письма, назвала его уродом и причинила ему боль. Зинка опустилась на колени перед могилой и сказала громко:
– Папка, это не я письма писала! Я бы никогда не стала тебя обижать! Ты мне веришь? Я так давно хотела к тебе приехать, так давно! У меня не получилось раньше это сделать, прости меня, пожалуйста! Если бы я сделала это раньше, то всё было бы иначе… Я бы осталась жить с тобой, и, может, ты бы не умер… Папочка, прости меня, пожалуйста, что я не смогла с тобой встретиться! Видишь, как всё получилось… Я приехала – а тебя нет…
Зинка неожиданно для себя самой заплакала в голос. Ей стало так жаль, что ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить и она никогда уже – никогда – не увидит папку. Никогда в жизни. А он её любил. Он её фотографии берёг. Он был её родным отцом. И вот – они уже никогда не встретятся. Зинка плакала, и всё расплывалось перед глазами, и непонятно уже было, где речка, где поле, где домик тёти Тани.
Куда ей теперь идти? Она устала, слишком устала. И никуда она больше не пойдёт. Она останется здесь, просто ляжет на холодную землю у этой могилы и уснёт. Как уснул её папка. А потом её похоронят вместе с ним. И они будут тихо и спокойно лежать вместе, а рядом – течь река и шуметь лес. И не будет скорбей, слёз, боли, всё будет тихо и радостно, мир и покой. Зинка села на землю рядом с могилой, закрыла глаза. Слёзы текли по её лицу всё медленнее и наконец утихли, лицо разгладилось. Она чувствовала, как холод земли постепенно проникает в её тело, но даже радовалась этому: она просто тихо уснёт здесь, рядом с папкой.
Внезапно она почувствовала, как будто отец говорит ей что-то. Вслушалась, и ей показалось, что она слышит голос папки:
– Доченька, радость моя, вставай! Поднимайся, солнышко моё! Нельзя сидеть на холодной земле – простудишься… Сейчас ты встанешь и пойдёшь в дом. Ты ведь знаешь, как много хороших людей вокруг! И они любят тебя! И тётя Маруся, и Надька, и Сашка, и тётя Даша. И тётя Таня тоже полюбит тебя! Так, как любил тебя я… И не переживай про письма – я знал, что моя дочь никогда не напишет таких писем и не обидит человека… Не плачь, солнышко моё! В жизни бывают скорби и радости… И ты обязательно станешь геологом и пойдёшь по тайге, а рядом побежит лохматый Дружок. А я буду рядом с тобой, и ты будешь чувствовать мою любовь так, как сейчас. Я очень люблю тебя, доченька, всегда любил тебя… Вставай, пожалуйста!
И Зинка послушалась отца. Она с трудом встала с земли, приложилась лбом к кресту, а потом прошептала:
– Я тоже люблю тебя, папа!
И тихонько пошла, скользя по обледеневшей дорожке. И впереди расстилался простор, от которого дух захватывало: поле, и река, и бесконечное небо. Впереди была целая жизнь.
Божий Промысл
В келье паломнической гостиницы Оптиной Пустыни стояла тишина: все сёстры, кроме меня и Татьяны, трудились на послушаниях. У меня послушание было в храме с четырёх часов дня, а Таня приболела и от работы была временно освобождена. Она внимательно читала книгу про старца Паисия Святогорца и время от времени делилась со мной своими впечатлениями от этой замечательной книги.
Я печатала на ноутбуке очерк по заказу православного издательства и слушала её восторженные отзывы не очень внимательно. Нет, мне очень нравилась эта книга, просто я перечитывала её уже несколько раз и вроде бы хорошо запомнила всё, о чём там говорилось.
