Из полученных указаний следовало, что бригада пока остается на месте. Шли первые дни войны, но в жизни бригады видимых перемен будто не произошло. Только боевая учеба велась еще интенсивнее. Командиры повысили требовательность, бойцы отрабатывали упражнения с большей собранностью и усердием.
Сказать, что они рвались в бой, значит не сказать ничего. Как рассказывал отец, люди тяжело переживали свое положение солдат, готовых сражаться, но обязанных подчиняться приказу и оставаться в тылу. Бойцы каждый день обращались к отцу и другим командирам с вопросами о том, что происходит на фронте и когда они туда отправятся. В эти дни, когда в сводках Совинформбюро ежедневно сообщалось об оставлении нашими войсками все новых городов, а люди сжимали в бессилии кулаки и жили одним желанием – сражаться с врагом, поддерживать нормальную обстановку в бригаде, отцу помогали офицеры, ставшие его опорой. Со многими из них ему предстояло пройти через грядущие сражения: начальник штаба, однокурсник отца по академии им. М.В. Фрунзе Владимир Борисов, начальник политотдела Григорий Марченко, комиссар бригады Федор Чернышев, начальник оперативного отделения Иван Самчук, с которым у моего отца сохранилась близкая дружба на всю жизнь. Среди командиров других подразделений выделялся своим высокопрофессиональным отношением к делу и требовательностью к подчиненным начальник санитарной службы Иван Охлобыстин.
Для нынешнего поколения читателей будет интересно узнать, что военврач Иван Иванович Охлобыстин, воевавший долгое время под началом А.И. Родимцева, является отцом известного российского сценариста, режиссера, писателя и актера Ивана Охлобыстина.
Между тем немецкая группа армий «Юг» стремительно наступала в направлении Киева. Несмотря на героическое сопротивление советских войск в районах Луцка, Ровно, Дубно, где на протяжении нескольких дней не прекращалось одно из крупнейших в Великой Отечественной войне танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовали тысячи танков, гитлеровцы прорвали нашу оборону и в ночь на 11 июля вышли к предместьям Киева. Однако с ходу ворваться в город немцам не удалось.
Вечером 9 июля отца и командиров двух других воздушно-десантных бригад вызвали в штаб корпуса, где им сообщили о том, что получен приказ о переброске их под Киев, в район Бровары-Борисполь. Показательно, что и на этом совещании командир одной из бригад высказал уверенность, что их не будут использовать как пехотную часть, а используют для других задач. Они даже представить себе не могли, что десантироваться с самолетов они не будут уже никогда!
Отец рассказывал, что перед погрузкой в эшелоны он посоветовался с начальником штаба корпуса о том, брать ли с собой парашюты. Не могли десантники просто так бросить предмет своей любви и гордости! Еще теплилась надежда, что они могут пригодиться. Было решено взять половину снаряжения, а остальное сдать на склад. Никто из начальства и тех, кто был тогда рядом с отцом, не думал, что через несколько дней в город войдут гитлеровцы.
И уж тем более никому не дано было заглянуть на несколько лет вперед – в март 1944 года, когда в ходе сражений на земле Украины гвардейский стрелковый корпус под командованием моего отца освободит от фашистов этот городок на берегу Южного Буга, а он вспомнит горячее, незабываемое лето 41-го года.
Уже при погрузке в вагоны бригада Родимцева попала под жестокую бомбежку, которая продолжалась на всем пути. Видя разбитые станции и города, беженцев с детьми, отец вспомнил Испанию, где он впервые наблюдал такую же трагическую картину, а в его бригаде уже были первые потери.
В штабе Юго-Западного фронта, находившемся в Броварах, отец был принят начальником оперативного управления полковником И.Х. Баграмяном и командующим фронтом генерал-полковником М.П. Кирпоносом. Ознакомив его с обстановкой на фронте, командующий подчеркнул, что их корпус предполагается использовать как воздушно-десантную часть, отметив, однако, что при ухудшении обстановки не исключено их участие в обороне Киева вместе с пехотой. Но уже через несколько минут у отца состоялся разговор с начальником штаба фронта генерал-лейтенантом М.А. Пуркаевым, который, выслушав его доклад о состоянии бригады, сообщил, что пока они будут находиться в резерве, а затем, как вспоминал отец, между ними состоялся разговор, для него несколько неожиданный:
«…Генерал Пуркаев спросил:
– Так, значит, привезли с собой 1700 парашютов? А где же ваша артиллерия, товарищ полковник?
Я ответил, что положенная по штату артиллерия доставлена полностью, а парашюты взяты на случай, если придется десантироваться.
Пуркаев рассмеялся.
– Десантироваться! Да сейчас такая обстановка, товарищ Родимцев, что и без прыжков очень легко можно оказаться в тылу противника. Некоторые из наших частей и даже соединений уже находятся в окружении. А вы собираетесь прыгать… Вам следовало бы побольше иметь артиллерии и автоматического оружия!»
Но затем, уже мягче, он сказал, что бригаде надо готовиться драться с хорошо вооруженным противником тем, что есть. Вот так в течение часа отец услышал от руководства фронта несколько мнений о той задаче, которую придется выполнять. И если М.П. Кирпонос, руководствуясь, по-видимому, известными ему директивами, еще допускал возможность применения воздушно-десантных войск по прямому назначению, то генерал М.А. Пуркаев уже был уверен, что это исключено.
Через несколько дней 3-й воздушно-десантный корпус, включая бригаду Родимцева, занял оборону у местечка Иванкова. Сбывалось предсказание командования фронта о том, что драться десантникам придется как пехотным войскам. Однако обороняться на этих позициях, построенных в короткий срок собственными руками с помощью местных жителей, им не пришлось. В начале августа обстановка на подступах к Киеву резко обострилась, противник ворвался в пригороды. Поступило распоряжение корпусу срочно направиться в Киев.
6 августа отец по приказу штаба фронта явился к командующему 37-й армией, в подчинение которого передавалась его бригада. Этот визит запомнился моему отцу надолго. По его словам, ни до, ни после он не встречал в советском штабе такого беспорядка, будто накануне бегства, и такого откровенно неприязненного отношения к себе. Когда вместе с комиссаром Чернышевым они вошли в кабинет, их встретил сам командующий армией генерал Власов. Отец вспоминал, что Власов, неожиданно для них, почему-то сразу начал разговор в грубоватом, высокомерном тоне, так, словно перед ним были провинившиеся в чем-то подчиненные. В какой-то момент он подошел к отцу вплотную, пристально поглядел на него и с непонятной в этой ситуации усмешкой произнес: «Так вот какой ты, Родимцев… испанский герой!» После этого он вдруг в резкой форме потребовал беспрекословного себе подчинения, сказав, что именно он представляет киевскую власть. Это заявление было не только неожиданным, но и настолько вызывающим и даже, как им показалось, провокационным, что они вынуждены были возразить, сказав о состоявшейся ранее встрече с командованием фронта, а также о том, что в городе находятся партийные и советские органы, которые тоже занимаются вопросами обороны и снабжением частей и с которыми у них налажено взаимодействие. Никаких распоряжений о боевой задаче бригады они не получили. Было лишь приказано обратиться к командиру 147-й дивизии, в оперативное подчинение которого поступала бригада.
