Отец вспоминал: «Колонна за колонной неслись в километре от нас танки 3-й дивизии Моделя в сторону Конотопа, навстречу танкам Клейста. Следом за ними мчались бронетранспортеры и просто грузовые машины с пехотинцами. На оборону оставшихся в стороне других батальонов нашей бригады они не обращали внимания. Им было не до нас. Нами скоро займутся другие…»
Это произошло даже быстрее, чем он думал. Уже на следующий день гитлеровцы перерезали дорогу в тылу бригады. Они оказались окруженными с трех сторон, а еще с одной тянулся заболоченный лес. Все, что случилось потом, отец помнил до мельчайших деталей. На КП позвонил командир батальона старший лейтенант Михайлов. Срывающимся от волнения голосом он прокричал: «Товарищ полковник… Немецкие танки прорвались. Они идут на вас!» Связь оборвалась. Выглянув из щели, отец прямо перед собой увидел четыре танка, без пехоты, которые шли на них. Положение было настолько критическим, что действовать приходилось быстро, надеясь лишь на интуицию, выдержку и смекалку. Вместе с комиссаром они укрылись в крохотном блиндаже связистов, другие офицеры рассеялись вокруг.
Заметив их, один танк въехал на блиндаж и начал елозить взад-вперед, пытаясь раздавить его. Но перекрытие выдержало. Тогда фашист отъехал и стал целиться из пушки прямо во вход. Родимцев приказал немедленно покинуть укрытие. Первыми выскочили, прямо под гусеницы стоявшего танка, связисты, затем отец и комиссар. Раздался выстрел. Подхватив раненного осколком снаряда бойца, они отходили, прячась в кустах. Отец вспоминал, что каждую секунду он ждал гибельного выстрела им в спину. Но, оглянувшись, увидел, что немецкая машина горела. Кто-то из офицеров, спасая их, удачно бросил бутылку с зажигательной смесью. Не замеченные другими танками, они добрались до батальона, который немцы атаковали в тот день меньше других.
Настал момент, когда надо было решать – что делать? Отец вызвал для совещания начштаба Борисова и комиссара Чернышева. Отойти с оставшейся частью бригады без приказа сверху они не имели права. За это могли и расстрелять. Оставаться на месте почти без боеприпасов, имея на руках около семидесяти раненых, означало погибнуть всем под гусеницами танков и огнем немецких автоматчиков.
Спустя годы об этих тяжелых раздумьях отец напишет: «У командира есть минуты особой трудности. Вот такая минута настала и для меня. Вспоминаю Киев: поступить, как командир роты, бросивший бойцов в штыковую атаку под огонь автоматов и пулеметов! Простят ли мне, если я брошу десантников с одним стрелковым вооружением на танки? Врагу только этого и надо».
Борисов считал, что следует дождаться приказа, но согласился с Родимцевым, считавшим, что, потеряв целую ночь на ожидание указаний сверху, они упустят драгоценное время и завтра бригада, оставшись на прежних позициях, будет полностью уничтожена. Чернышев поддержал его, сказав, что, если их троих расстреляют, это будет лучше, чем гибель всей бригады. Выслушав мнения, отец принял решение на отвод бригады по единственной разведанной узкой дороге на краю болота.
Они уходили по топкой грязи, порой сползая в болото, по колено в воде, в кромешной темноте и в полной тишине. Застревавшие повозки с ранеными выносили на руках из трясины специально выделенные команды. К утру 10 сентября они вышли к намеченному месту в Лизогубовском лесу, где, по их данным, оборонялись другие бригады корпуса.
Узнав об их новом местонахождении, первыми не замедлили прибыть комиссар корпуса и начальник особого отдела. Разговор получился крутым. Как они и предполагали, их обвинили в отходе без приказа командира корпуса и, несмотря на краткие и убедительные объяснения комиссара Чернышева, собирались арестовать. В этот момент из подъехавшей легковушки быстро вышел командир корпуса Затевахин, пожал Родимцеву и Чернышеву руку и выслушал доклад отца. Услышав звуки дальних разрывов, все посмотрели в том направлении, где вчера шел бой. Немецкие самолеты бомбили их покинутые позиции, а затем на это место двинулись танки и пехота. Картина вышла на удивление наглядной.
Комкор Затевахин обнял и даже расцеловал отца: «Молодчина, – сказал он. – Вовремя вышли из мешка. А я ночью послал к вам офицера связи с приказом на отход, но где-то вы с ним разминулись. Если бы не воспользовались этой ночью, наверняка потеряли бы бригаду».
Под вечер стало известно, что гитлеровцы прорвали фронт в полосе соседа справа, отрезав десантников от 40-й армии. Корпус в полном составе оказался в окружении.
Бригада Родимцева заняла оборону неподалеку от большого села Казацкое, в котором разместился ее штаб. Отца вызвал к себе командир корпуса Затевахин. Получив от него указания, отец вместе с начальником разведки Аракеляном возвращался на машине в Казацкое. За рулем сидел Миша Косолапов, старательный, но невезучий шофер. Отец давно хотел его сменить, но все некогда было. Водить он научился, но фарту ему не прибавилось. Не думал отец, что однажды его жизнь окажется целиком в руках Миши.
Они возвращались в свой штаб. Откуда же им было знать, что за время их отсутствия гитлеровцы выбили его из Казацкого и заняли село. С пригорка на окраине села они увидели движение машин и пехоты на главной площади и решили, что это подошли свои части. Они ехали по узкой скользкой от грязи улице села, как вдруг Миша резко затормозил. Отец оторвался от карты и хотел было отругать его за такую езду, но увидел дрожащие губы и побелевшее лицо. Примерно в ста метрах от них стояли в ряд немецкие бронетранспортеры и мотоциклы, площадь была полна солдат…
О том, что было дальше, отец рассказывал так: «Спрятаться или развернуться было слишком поздно. Покинуть машину и отходить назад – тоже гиблая затея: по болоту далеко не уйдешь, немцы нас расстреляют или возьмут в плен. А медлить нельзя. Решение возникло мгновенно:
– Вперед, Миша. На полной скорости вперед!
– Ну, товарищ полковник, держитесь крепче, – прошептал он. – Теперь командовать буду я…
Машина рванула с места и, набирая скорость, выехала на площадь, в самую гущу немецких мотоциклистов. Метрах в десяти от бронетранспортера Косолапов круто развернулся влево, да так, что машина сделала вираж на двух колесах. На секунду показалось, что она опрокинется. Ударившись боком о плетень, мы влетели в ту же улочку и понеслись на полной скорости. Раздались выстрелы, но было уже поздно, мы успели отъехать метров на двести, и крайние дома загородили нас».
Когда они разыскали свою бригаду, их встретили, как вернувшихся с того света. Оказывается, бойцы видели, как они ехали в село, махали и кричали, но они ничего не заметили. О том, что Родимцев попал в плен, уже успели доложить комбригу. Пришлось звонить, объяснять, как было дело. А Мише отец сказал, что считает его теперь самым умным водителем из всех, которых встречал. Захваченные позже пленные, бывшие свидетелями их невероятного спасения, говорили, что они не сразу стали стрелять, поскольку были уверены, что возьмут их живьем.
Этот эпизод, только перенесенный в другое место, вошел в художественный фильм «Освобождение» режиссера Ю. Озерова, консультантом которого был и генерал-полковник Родимцев.
В тот же день десантники выбили немцев из Казацкого, куда вернулся и штаб бригады. Трое суток вокруг этого села шли тяжелые бои. Особенно сильно досаждала немецкая авиация – их самолеты группами на бреющем полете вели прицельный огонь. Как вспоминал отец, по действиям противника они почувствовали, что своим сопротивлением разозлили врага. Настал момент, когда гитлеровское командование решило уничтожить ускользнувшую из их рук, обреченную, как им казалось, бригаду. От своих лазутчиков немцы знали, сколько у десантников людей в строю, оружия, раненых и даже то, что ею командует Герой Советского Союза Родимцев. Это был лакомый кусок, чтобы покончить с ними, а командира и штаб взять в плен.
