«Будучи командиром 13 гв. стр. дивизии, в исключительно тяжелой обстановке, сложившейся под Сталинградом, тов. Родимцеву пришлось решать сложные боевые задачи.
С самого начала обороны до момента перехода наших войск в наступление части дивизии стойко удерживали занимаемые позиции в районе Сталинграда. Дивизия под руководством Родимцева наносила тяжелый урон противнику, беспощадно уничтожая его живую силу и технику. Благодаря личной храбрости, стойкости и умелому руководству генерала Родимцева части дивизии не отступили ни на шаг, отстояв тем самым город Сталинград».
Получается, что правы те, кто считает моего отца героем Сталинграда, – в золоте его второй Звезды есть и сияние славы 13-й гвардейской, спасшей Сталинград!
Но есть еще одна награда, которой отец гордился, пожалуй, не меньше, чем орденами. Она не просто велика сама по себе, она была ему дорога тем, что с ней он навсегда остался в одном строю со своими боевыми товарищами, заслужившими ее – медаль «За оборону Сталинграда».
Сталинградское интервью
Эта глава самая необычная не только в моей книге, но и во всей известной широкому кругу читателей отечественной литературе о Сталинградской битве. Это глава-документ, в ее основе лежит рассказ командира 13-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Родимцева о наиболее напряженных сражениях в городе, о победах и неудачах, о пережитом, о бойцах и командирах, которые сражались под его руководством. История этого документа такова.
Во время Великой Отечественной войны была создана специальная комиссия во главе с будущим академиком Исааком Минцем, члены которой уже в ходе войны начали собирать все важнейшие документы и опрашивать непосредственных участников событий. Их собеседниками были живые свидетели войны – солдаты, матросы, командиры, беседы с которыми проходили на местах сражений, нередко в боевой обстановке, сотрудники госпиталей, работники тыла, гражданские лица. Им удалось собрать огромный, уникальный материал, равного которому по своей документальности и правде трудно отыскать. Некоторые из рассказов настолько откровенны и драматичны, что остается лишь удивляться тому, как тем, кто работал в комиссии, удалось вызвать своих собеседников на такую обжигающую откровенность. В тех условиях и рассказчики, и слушатели сильно рисковали, ибо то, что было записано, не пропустила бы ни одна цензура. Не случайно материалы комиссии после войны были засекречены и отправлены в архив. По мнению властей, общество было не готово к восприятию такой правды о войне.
Небольшая часть этих материалов была впервые показана на нашем телевидении 9 мая 2013 года, когда на Первом канале состоялась премьера фильма под названием «Протоколы войны». Однако значительная часть документов комиссии до сих пор неизвестна широкой общественности.
С особым интересом я узнал, что среди протоколов историков имеется запись беседы с моим отцом, состоявшейся 7 января 1943 года в Сталинграде, в штабе 13-й гвардейской, в нескольких стах метрах от немецких позиций.
Когда я первый раз прочитал этот документ, то был потрясен даже не столько суровой правдой отцовского рассказа, сколько бросающемся в глаза его состоянием: он весь там – в гуще событий, в своих поступках и сомнениях, в переживаниях от неудач и гибели людей, в мыслях о том, как быстрее добить ненавистного врага. Но за неостывшими эмоциями и осторожностью в оценках того, что сделано, уже чувствуется сдержанная, до поры, гордость комдива за свою дивизию.
В своем интервью, которое в основном посвящено сражениям в Сталинграде, отец упоминает и о некоторых эпизодах боев в районе Конотопа и Харькова в 1941–1942 гг. События тех дней, когда судьба 5-й воздушно-десантной бригады, а затем 13-й гв. дивизии и его собственная жизнь висели на волоске, настолько врезались в его память, что их не смогли затмить даже тяжелейшие моменты Сталинградской битвы.
Читая запись беседы, ощущаешь нерв времени, сиюминутность происходящего, подлинные эмоции человека, на котором лежит огромная ответственность. Я узнаю в записях особенности речи отца, его подлинные выражения, и моментами мне кажется, что он разговаривает со мной. Он говорит порой сбивчиво, иногда повторяет уже сказанное или замолкает, пытаясь сосредоточиться. Он рассказывает, не отрываясь от происходящего, от его слов исходит ощущение близкой опасности, готовности к немедленным действиям.
Интервью написано в форме прямой речи генерала Родимцева. Текст протокола этой беседы приводится с сокращениями ввиду большого объема записанного материала.
«…Я на Харьков наступал, четыре километра до него не дошел. Там вышел целиком с дивизией, но потрепали крепко в Перемоге. Потом под Доном дрался много в 62-й. Я вышел 14 сентября. Я прибыл с этой дивизией, но она была уже доукомплектована. Командиры остались все. Народ у меня исключительно хороший был, все были из училищ. Они должны были выходить средними командирами. Состав у меня был 10 тысяч человек, дивизия нормальная, народ обучен весь. Заместитель командующего Западным фронтом Голиков смотрел, когда переправлял дивизию.
Я до 13-го орудия получал. 13 сентября здесь же на месте получил оружие. Тогда командующий Еременко мне крепко помог. Около 2 тыс. автоматов было одних. В ночь на 14-е уже здесь противник был. Если бы я только на одни сутки опоздал, Сталинграда бы не было.
Был я в более трудных переплетах, чем в Сталинграде. Здесь я сидел в блиндаже, в туннеле, когда кислорода не было, спичку зажигаешь, гаснет, но я был в блиндаже. Бросали гранаты на КП, но я считал, что меня не достанет. А когда был под Конотопом, поле было, и когда танк заехал на блиндаж и начал разворачиваться, это другое. Потом я в лесу был на КП. 27 раз самолет делал залет и только на мой КП. Он лес голым оставил и из блиндажей только два осталось. Тогда из комсостава мало кто уцелел. Буквально из-под танка выскакивали и бежали, отстреливаясь. Когда пришел к батальону, организовал опять бой и остался жив. То же самое в Казацкой было… Я по кусточкам шел, и танк противника рядом, но по мне нельзя ни из пулемета стрелять, ни из пушки. Когда они начинают гранаты бросать, я ложусь. Со мной адъютант шел, уполномоченный особого отдела. Те отбегут, потом вернутся ко мне. Люди организованно дрались. Противник окружил нас со всех сторон и хотел взять живьем. Но десантники были такие: ему приказал и дерется. Танки без людей ничего не сделают, а пехоту отсекли. Тут тоже на волосок от смерти был. Вышел и вывел людей. Это когда в окружении был…
Ну и Сталинград. Противник шел прямо на город. Потом, когда он здесь понес большие потери и увидел, что нельзя пройти, то пошел от Орловки на заводы. Там тоже было трудно. Тогда и вводили новые дивизии, и мое положение улучшилось.
10 сентября я был уже в Камышине, получил приказ на машинах переброситься в Среднюю Ахтубу. Дивизия еще не была вооружена, но оружие должно было подойти. Я стал протестовать, что без оружия не пойду… Я был вызван к прямому проводу. Разговор с Василевским. Он приказал получить оружие там (в Ср. Ахтубе), Сталинград в тяжелом положении… 14 числа получаем приказ переправиться через Волгу и войти в состав 62-й армии, которой командует генерал-лейтенант Чуйков. Тогда же мне поставили задачу один полк переправить на переправе № 62 и на центральной два полка. Задача 39-го полка овладеть высотой 102, а двум другим – 42-му и 34-му – очистить город по реке Царице. Один батальон дать в распоряжение командующего 62-й армией. Какая цель была передачи этого батальона? Я лично считаю, что для охраны самого штаба, который тоже находился в кольце противника.
