Лишь в 1923 году Родимцевы получили от советской власти бесплатно надел земли и лошадь. Теперь отец работал на своем участке, но легче ему от этого не стало. Трудиться приходилось с утра до позднего вечера. Зимой приходилось искать любую подработку. Довольно длительное время отец был подмастерьем у сапожника. Но новый хозяин не столько учил его шить сапоги, сколько заставлял выполнять самую разную тяжелую работу по хозяйству. От усталости он порой, едва дойдя до дома, валился с ног.
Но Саша сдюжил, не сломался от тяжкого труда, нужды и обид, не озлобился. Его спасал окрепший характер, сложившийся сызмальства, – унаследованное от отца трудолюбие, упорство, привычка любую работу доводить до конца. Но кроме этого была у него еще одна заветная цель, к которой он стремился, несмотря ни на что, – учиться! Он шел к ней, преодолевая обстоятельства и самого себя. За годы нескончаемого труда и хозяйских забот он не забывал о школе, о книгах. Его страждущая душа тянулась к знаниям, и это интуитивное врожденное стремление, подчас непонятное окружающим, служило ему надеждой на лучшее будущее. Отцу, вопреки всем тягостям и препятствиям, удалось окончить в 1920 году, в дополнение к начальной школе, еще два класса так называемого высше-начального училища.
Сельская школа, в которой начинал учиться отец, после революции была переименована в школу крестьянской молодежи. Несмотря на смену названия, новых предметов в ней не прибавилось. Но главным было то, что она сохранилась почти нетронутой и в ней продолжали работать преподаватели, знавшие его. По мере того, как налаживалась новая жизнь, Александр стал использовать любую возможность, чтобы прийти в это здание, которое он был вынужден покинуть несколько лет назад. Его учителя и друзья знали, что ему было нужно больше всего – книги. Однако достать интересную, а главное, полезную литературу в те годы в отдаленном селе было, мягко говоря, непросто. Гражданская война, несколько раз жестоко пройдясь по Оренбуржью, оставила после себя разруху. Почти все связи с внешним миром оборвались. Да и сам этот «внешний мир» стал другим. А новые времена еще не пришли. Но все, что попадало ему в руки, Александр читал запоем, в каждую свободную минуту и по ночам, при свече или тусклом свете керосиновой лампы, когда ему удавалось раздобыть для этого керосин. Больше всего он любил книги по истории Руси, а еще – о сражениях и полководцах. С тех лет его кумиром стал Александр Васильевич Суворов.
В середине двадцатых годов усилиями энтузиастов-учителей в школе была организована художественная самодеятельность. Старшеклассники ставили спектакли по пьесам русских писателей, читали стихи и прозу. Для сельской молодежи деятельность подобных кружков, которые в огромном количестве создавались в первые годы советской власти по всей стране, была ярким событием, запомнившимся, например, моему отцу на всю жизнь, она вызывала искренний интерес и являлась для большей части молодежи, по сути, единственным источником познания родной литературы.
А шить сапоги отец все же научился! Я помню, как он при подходящем случае говорил, что может хоть сейчас сшить отличные сапоги.
В юности у каждого из нас случаются встречи со сверстниками, которые на первый взгляд кажутся обыденными и ничем особенным не примечательными. Часто бывает так, что наши жизненные пути расходятся и лишь спустя годы мы узнаем о делах людей, с которыми были когда-то знакомы, радуемся их достижениям, с уважением, а порой с тайной завистью относимся к их славе или остаемся безразличными к их судьбе.
Моему отцу по жизни везло на знакомства с людьми, которые со временем становились героями отечества, известными не только в нашей стране, но и в мире. Среди них был человек, судьба которого поистине трагична. История их знакомства началась, когда оба были еще мальчишками. А было так.
Всего в десяти километрах от Шарлыка есть небольшое татарское село Мустафино. Жители соседних деревень были частыми гостями друг у друга. Вместе с друзьями много раз бывал в этом селе и Саша Родимцев. Они участвовали в играх и в скачках с мустафинскими мальчишками в дни праздников. Александр был заводилой среди шарлычан, а в Мустафино лидером у подростков был Муса Залилов, имя которого в истории нашей страны больше известно как Муса Джалиль.
Отец хорошо помнил юного Мусу, ведь они были почти одногодки и оба верховодили «своими» во время состязаний. Пройдут годы, и эти двое парней, родившиеся и выросшие рядом друг с другом, оба плоть от плоти оренбургской земли, прославят на весь мир свою малую родину. Но если моего отца судьба уберегла во всех выпавших на его долю испытаниях и войнах, то Муса Джалиль стал олицетворением человеческой стойкости перед лицом неминуемой гибели.
Уже в юности он написал свои первые стихи – лирические, патриотические, о революции и свободе. Окончив Московский университет, он работал в Москве и в Татарстане, помогал молодым литераторам, был секретарем Союза писателей Татарской АССР.
С первого года Великой Отечественной войны Муса находился в действующей армии, был политработником. Летом 1942 года, будучи тяжело раненным при выходе его части из окружения, попал в плен. Ему удалось установить связь с подпольем и продолжить борьбу с врагом, даже находясь в фашистской неволе. Арестованный гестаповцами, Муса был помещен в берлинскую тюрьму «Моабит». В августе 1944 года его казнили.
В нашей стране его считали «пропавшим без вести». Лишь благодаря военнопленным, вернувшимся из немецкого плена, рассказавшим о гибели Джалиля и передавшим советским властям тетради со стихами, написанными им в тюрьме, на родине стало известно о его судьбе. В 1957 году ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза, а за стихи, написанные им в фашистских застенках, опубликованные под названием «Моабитская тетрадь», Муса Джалиль стал лауреатом Ленинской премии.
Мой отец помнил Мусу и знал о его судьбе. В разговорах он неоднократно вспоминал о том, как встречался с ним и в Шарлыке, и в Мустафине. Кстати, брат поэта Ибрагим и сестра Хадича Залиловы, выступая на торжествах по случаю 60-летия Мусы на его родине, говорили о том, что он тоже рассказывал, как несколько раз встречался при разных обстоятельствах с Александром Родимцевым. Я думаю, что отец не написал в своих воспоминаниях об их знакомстве, так как, по-видимому, полагал, что поскольку оно было непродолжительным и к тому же произошло в далеком детстве, упоминание о Мусе могут расценить как его попытку каким-то образом «приобщиться» к чужой славе, чего он никогда себе не позволял.
Какие же невероятные переплетения родных и близких нам имен преподносит порой жизнь! Оренбург, наше время. По центру города идет троллейбус. Над окном водителя на табличках с указанием маршрута написано: «Улица Родимцева – Улица Джалиля». Я смотрю на эту надпись и не верю своим глазам. Не знаю, волею ли провидения или случая их имена оказались рядом спустя почти целый век с поры их знакомства, в этом почти родном для них городе – в новой действительности, совершенно непохожей на мир, в котором они прожили свои жизни. Она стала для кого-то лучше, а для многих явилась испытанием и больно ранила несправедливостью.
Для большинства пассажиров, едущих по своим делам, фамилии на табличке – это просто конечные точки ежедневного маршрута, обычная жизнь, хотя большинство из них, надеюсь, знают, в честь кого названы улицы, по которым они проезжают. А для меня это ожившая память. Я очень хочу, чтобы троллейбус с их именами на борту соединял оренбуржцев еще много-много лет. И спасибо городу, который помнит героев-земляков, давших его улицам свои имена.
