Такой ритм армейской жизни был отцу хорошо знаком еще по службе в Восточно-Сибирском военном округе. И вот вновь, как несколько лет тому назад, одним из главных предметов в нашем доме стал «тревожный чемоданчик». Командировки отца стали более частыми. Это было вызвано тем, что в те годы проходило перевооружение армии на новые виды военной техники, и работы в войсках у командования округа стало больше.
Служба и жизнь на севере, особенно в первую зиму, дались моим родителям нелегко. Ведь три года перед приездом в Петрозаводск они провели в теплом климате Албании, где отцу, как и везде, приходилось очень напряженно работать. Подобные резкие перемены условий жизни и работы не даются легко. Но такова офицерская судьба, и отец, а с ним и мама всегда были готовы к любым ее поворотам. Достойно переносить трудности работы на новом месте отцу помогала конечно же крепкая уральская закалка, полученная в молодости, и сильный целеустремленный характер человека, не привыкшего отступать ни при каких обстоятельствах.
Для того чтобы научить личный состав в совершенстве владеть современным оружием, от командиров всех уровней требовалось самим как можно быстрее овладеть новыми знаниями, и отец вновь напряженно учился сам и учил своих подчиненных. Для него всегда существовал только один критерий в освоении военной науки – в совершенстве владеть своей профессией. Того же он добивался и от своих подчиненных.
Его время было спрессовано в непрерывную череду тактических учений, стрельб, инспекторских проверок и напряженной штабной работы. Генерал Родимцев учил своих подчиненных, опираясь на свой большой боевой опыт и знание военного дела. Для него, прошедшего все ступени военной службы – от рядового солдата до генерал-лейтенанта, – не существовало белых пятен в вопросах подготовки и организации войск.
Как известно, в этот период в нашей стране проходили испытания ядерного оружия. Об одном из них, на котором он присутствовал, отец мне рассказал через много лет, когда я уже стал взрослым. Он запомнил этот день в подробностях на всю жизнь.
Группа высокопоставленных военных, в которой находился и мой отец, прибыла на полигон для наблюдения за испытанием атомной бомбы. На безопасном расстоянии от эпицентра взрыва было сооружено небольшое возвышение из деревянных конструкций. На него поднялись все наблюдатели. В назначенное время произошел взрыв. Завершив визуальное наблюдение, вся группа спустилась на землю и направилась в сторону ожидавшего транспорта, чтобы покинуть полигон. Неожиданно прозвучала команда тревоги и требование лечь на землю. Как рассказывал отец, оглянувшись, он увидел тучу пыли, которая быстро надвигалась на них. Это шла ударная волна. И хотя она была уже на исходе, все равно оказалась далеко не безобидной. Через несколько секунд мощный порыв ветра сбил с ног всех присутствующих. Лежа на земле, отец вдруг почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он глотал воздух, но его не хватало, а рот только сильнее забивался песком и пылью. Положение становилось серьезным. Об этих минутах отец вспоминал так: «Лежу и думаю: шайтан побери, если ударит еще раз, то не знаю, что со мной будет». Примерно так же думали, наверное, в тот момент и многие другие, попавшие в эту нешуточную переделку. Наконец ветер стих. Кое-как отдышавшись, все начали подниматься, многие оказались без головных уборов, которые куда-то унесло, кто-то сильно ударился, неудачно упав, вокруг валялись сломанные ветки и другой мусор. Люди из персонала полигона спешно увели всех в укрытие, опасаясь повторной волны. Известно, что в период испытаний ракетно-ядерного оружия произошло немало трагических аварий. На этот раз, к счастью, никто не пострадал. Видимо, те, кто определял безопасную зону, ошиблись. Хорошо, что не сильно.
А что касается впечатления от увиденного, то из его рассказа мне стало ясно: даже таким людям, как мой отец, который прошел три войны и много повидал на своем веку, было тяжело осознавать, что существует оружие такой страшной разрушительной силы.
Помимо напряженной военной службы отец принимал активное участие в общественной жизни Карелии и города Петрозаводска. Он избирался депутатом Верховного Совета Карельской АССР, часто выступал перед общественностью и молодежью города. Мне кажется, что из всех аудиторий он больше всего любил молодежную – курсантскую, студенческую, школьную. Надо сказать, что и молодые люди отвечали ему тем же, на этих встречах была всегда атмосфера искреннего интереса и теплоты. После таких встреч отец возвращался домой в приподнятом настроении и любил рассказывать о своих впечатлениях.
Иногда подобные встречи имели свое продолжение, но уже не в официальной обстановке, а у нас в доме. Бывало, что молодые люди приходили целыми группами, не хватало мест, и молодежь сидела прямо на полу, но это не мешало беседовать порой до позднего вечера, и трудно сказать, кто больше был рад такому общению. Мне кажется, что всем было интересно, и время пролетало незаметно.
Отец не забывал интересоваться результатами моей учебы и особенно настаивал на том, чтобы я хорошо учил иностранный язык. Следуя совету отца, я много занимался английским. Но, конечно, не только иностранный язык отец считал важным предметом. Он старался дать нам, его детям, хорошее образование, а во время встреч с молодежью обязательно говорил: «Учитесь, друзья!»
После окончания мною седьмого класса в Петрозаводске у меня произошел первый серьезный разговор с родителями о моем будущем. Со дня моего близкого знакомства с моряками и кораблями во время пребывания в Албании моей мечтой было стать военным моряком. Когда мы с мамой ездили на экскурсию в Ленинград, остановившись, кстати, у моей учительницы из советской школы в Тиране, коренной ленинградке, с которой моя мама переписывалась, то я каждый день приходил к зданию Нахимовского училища, не в силах оторвать глаз от нахимовцев. Я объявил родителям, что хочу поступить в это училище. Поначалу они думали, что это детская романтика, которая скоро пройдет. Но я становился все настойчивее, и, поняв, что я могу наделать глупостей, отец решил со мной поговорить. Он похвалил меня за то, что я так стремлюсь к своей мечте, но затем сказал, что для этого мне не нужно идти в Нахимовское. Он стал объяснять мне, что Суворовские и Нахимовские училища созданы прежде всего для обучения детей, у которых нет отцов или вообще родителей, для ребят из неблагополучных семей и тому подобное. А я живу в полноценной семье, имею возможность закончить школу, после чего, если я не передумаю, можно попробовать поступить в военно-морское училище. Отец приводил еще и другие аргументы, среди которых были очень серьезные, но были, об этом я догадался намного позже, и подсказанные мамой, явно не хотевшей отпустить меня так рано из семьи. Нахимовцы так и остались в детских мечтах.
Моим воспитанием занималась в основном мама. При том рабочем режиме, который был у отца, это естественно. Однажды я ее очень сильно разгневал. Как-то зимой я очень долго не возвращался домой со двора, заигрался с друзьями. Когда я вернулся весь в снегу, промокший, с холодными, как лед, ногами и руками, мама принялась меня здорово отчитывать. Ее можно было понять, я только что пролежал три недели дома с тяжелой ангиной, не ходил в школу, и явился в таком виде, к тому же поздно, и уроки еще не выучены. Чувствую, может мне крепко влететь, и было за что. Услышав шум, в прихожую вышел отец. Мама схватила заготовленный, видимо, заранее отцовский ремень и подошла ко мне. Меня, конечно, наказывали порой за мелкие проступки, но ремешок при этом вспоминался для острастки, поскольку до взбучки в нашей семье по отношению к детям никогда не доходило. Отец прижал меня к себе и со смехом, чтобы разрядить обстановку, стал вместе со мной отворачиваться от мамы, якобы не давая ей применить орудие наказания. Так мы покрутились несколько минут, пока мама, которая, как я теперь понимаю, не столько хотела меня наказать, сколько переживала за мое здоровье, успокоилась, посмеялась, глядя на нас с отцом, и ушла на кухню, а папа отвел меня в ванную отогреваться в горячей воде.
