Барон дю Тур, отправленный Королем в Англию для создания благоприятного отношения к Франции, заслужил добрые слова Короля; даже то, что барон согласился вооружить некоторое количество кораблей, не было воспринято как поступок против собственной страны.
Граф де Шомберг обеспечивал в Германии, со стороны курфюрста Палатинского, на коего принцы особенно надеялись, дружеское отношение к Королю.
И в Голландии все обстояло как нельзя лучше, так что Король озаботился теми силами, которыми располагали мятежники внутри королевства; однако этих сил было недостаточно, чтобы разбить его войска. Герцог де Гиз выехал 17 февраля и 1 марта подступил к замку Ришкур-сюр-Эн, 15 марта захватил его и приказал снести. Оттуда он отправился в Розуа в трех лье от Вервена. Герцоги Вандомский, Майеннский и маркиз де Кёвр, желая помочь ему, подошли со своими отрядами к Сиссону; герцог де Гиз и маршал де Темин вышли им навстречу и отвели в Лаон. Розуа сдался 10 марта.
В тот же день Король издал указ, по которому все имущество и добро мятежников подлежало конфискации в пользу Короля.
Герцог де Гиз, продолжая свой поход, 15 марта приступил к Шато-Портьену. Г-н де Невер, находившийся в Ретеле, то есть на расстоянии всего двух лье оттуда, сделал все, чтобы прийти городу на выручку, однако не смог перекрыть де Гизу путь, и тот вступил туда 29-го числа, а 31-го он был в замке; двигаясь дальше, он 3 апреля захватил Сизиньи.
8 апреля он осадил Ретель, откуда г-н де Невер, смелый лишь на словах, сбежал в Мезьер, беспрерывно отступая перед королевской армией: видя, что Ретелю также не устоять, Невер отправил к герцогу де Гизу Мароля с просьбой позволить ему войти в город и дать срок до двенадцати часов следующего дня, 16 апреля, после чего обязался сдать ему город.
Герцог де Гиз получил от Короля приказ взять Мезьер в кольцо осады и был готов исполнить приказ, когда Его Величество узнал, что тысяча двести рейтаров и восемьсот стрелков, вооруженные в Германии на деньги г-на де Буйона для помощи принцам, выступили в поход и уже вошли в Лотарингию. Де Гизу было приказано отправиться туда и остановить их, используя рейтаров и ландскнехтов, которые имелись в распоряжении графа де Шомберга.
Пока королевская армия под руководством герцога де Гиза столь успешно воевала против герцога Неверского в Шампани, еще одна армия, находившаяся в Берри и Нивернэ под командованием маршала де Монтиньи, сражалась ничуть не менее удачно.
Был взят Кюффи, затем Кламси, Донзи и Антрен; в одном из этих городов был пленен второй сын герцога Неверского; потом маршал осадил Сен-Пьер-ле-Мутье и Невер, действуя так умело, что г-жа де Невер, запертая в родном городе мужа, начала переговоры о капитуляции. Король приказал соглашаться на капитуляцию, только если она лично явится просить прощения – в этом случае он обещал забыть прошлое, оставляя за собой право быть милосердным по отношению к заблудшим подданным.
Граф Овернский, командовавший королевской армией в Иль-де-Франс, преследовал герцога Майеннского и его сторонников. Во главе армии он подступил к окрестностям Крепи в Валуа, осадил Пьерфон 24 марта и 2 апреля взял город.
Оттуда он отправился к Суассону, городу, который был как кость в горле у Парижа, дошел до его ворот, по дороге захватив Нуайон, Куси и Шони, три городка, находившиеся ранее в области, коей он управлял, – вплоть до реки Эн; эти города не только не оказали сопротивления, но, напротив, с нетерпением ожидали армию Короля.
Герцог Майеннский заперся в Суассоне с тысячью двумястами пеших солдат и тремя сотнями кавалеристов. Город был окружен 12-го числа, а 13-го числа был обстрелян из пушек и подвергнут такому мощному штурму, что герцогу не оставалось ничего иного, как умереть, если он не хотел попасть в плен.
Так обстояли дела; партия принцев пала во всех отношениях столь низко, что ее существование не имело смысла, однако ситуация резко изменилась со смертью маршала д’Анкра, убитого 24 апреля по приказу Короля.
В течение долгого времени маршал сам копал себе могилу, причиняя самому себе больше зла, нежели его враги. Он был настолько неразумен, что не удовольствовался властью и могуществом, позволявшими вершить любые дела; он претендовал на то, чтобы быть властителем дум Королевы и ее главным советчиком во всем, из чего король Генрих Великий сделал кое-какие выводы и отправил его в Италию.
Но после смерти Короля ситуация усугубилась: Королева получила власть, и дерзость маршала стала невероятной – он захотел, чтобы все общество считало, будто управление государством полностью зависит от его воли.
Королева, знавшая за ним этот грех, тем не менее не стала отдалять от себя маршала, то ли желая сохранить репутацию беспристрастной хозяйки своих слуг, то ли из уважения к жене маршала, с которой они вместе выросли. Однако это не мешало Королеве порой обрывать маршала на полуслове, выставляя его перед всеми в неприглядном виде, когда его просьбы не отвечали заботам о благе государства.
И впрямь он был настолько неучтив и необходителен, что высказывал Королеве все мысли, что только приходили ему в голову, не заботясь о том, чтобы сперва обдумать их хорошенько. Так же поступал он и в отношении просьб своих друзей, не утруждая ум размышлениями, обычными для людей осторожных.
Однако поступай он иначе, что порой случалось, когда в дело вступала его более хитрая жена, Королева все равно не могла следовать его советам, поскольку отдавала предпочтение другим, выбранным ею в качестве своих помощников.
Командор де Сийери признался мне, что несколько раз получал от Королевы указание предупредить придворных о том, что не следует доверять тому, что скажет маршал по поводу государственных дел, и что она даст знать о своей воле через министров; однако г-н де Вильруа препятствовал ей и ее брату из ревности, предпочитая разделить власть с иностранцем, нежели с родными.
Желание внушить окружающим мысль о своей незаменимости ничуть не препятствовало росту благосостояния маршала д’Анкра, но вызывало зависть и ненависть всех вельмож, рассматривавших его в качестве человека, занявшего место, по праву принадлежащее им.
Если с его помощью они и добивались некоторого расположения и милостей Королевы, это отнюдь не возвышало его в их глазах, поскольку они считали, что вред от него гораздо больший, нежели польза. Обида глубже оседает в сердце человека, чем благодарность, человек по природе своей более склонен к отмщению, чем к признательности, ведь во втором случае он доставляет удовольствие другому, а в первом – самому себе.
Если маршал делал что-либо ради людей меньшего достоинства, чем он сам, то полагали, что он мог и лучше постараться для них, и не испытывали по отношению к нему благодарности; а те, кто не обретал желаемого – таких немало при дворе, где аппетиты особенно сильны, – видели причину отказа в нем и ненавидели его.
Миньё обратился к маршалу с просьбой помочь получить бенефиции для своих детей, маршал сделал все, что мог, но то, о чем просил Миньё, оказалось уже розданным или же предназначалось другим. Миньё так и умер, уверенный, что маршал ничем ему не помог.
