Герцогиня де Шеврёз.
Один термин, широко применяемый Ришельё, чрезвычайно важен и требует отдельного обсуждения, в частности, из-за трудности, которая возникает при его переводе. Речь идёт о концепции raison d'Etat (дословно – государственный резон, государственная причина, государственный разум), для которой невозможно найти всеохватывающего русского эквивалента.
Многие во Франции считают, что эту концепцию сформулировал сам Ришельё. Но на самом деле это совсем не так – он лишь одним из первых теоретизировал и применил её на практике. Это понятие, которое в теории означает приоритет государственных интересов, трансцендентно. Оно философски напрямую связано с абсолютизмом и чаще всего применялось (и применяется) при обосновании правительственного произвола в особо деликатных или экстремальных случаях, когда концепция правового государства уступает место высшим государственным интересам.
Вопреки тому, что сам Ришельё пишет в главе I части II «Политического завещания», он de facto ставит государственные интересы над интересами церковными. Католический прелат, но в то же время премьер-министр французского королевства, Ришельё ни минуты не колеблется, когда ему приходится выбирать между этими двумя ипостасями. Несмотря на всю «скандальность» подобной политики, он неоднократно проводит меры по изъятию определённых сумм у богатейшей Церкви в пользу государственного бюджета с хроническим дефицитом. А в 1627 – 1628 годах он не без сопротивления со стороны духовенства заставляет-таки Церковь участвовать в финансировании осады Ла-Рошели
[52].
Как сказал Карден Лебре, королевский юрист, теоретик абсолютизма и сотрудник Ришельё, единственной целью королевской власти является счастье людей. А поскольку судить о том, что нужно французам, способно только компетентное правительство, то «продвижение государственных интересов» могло также иногда подразумевать – благодаря относительной гибкости концепции raison d'Etat – и довольно отдалённые от государственной безопасности вещи. Например, почти все жертвы кардинала погибли из-за того, что судьи использовали понятие raison d'Etat, а также нередко приравнивали заговор против кардинала к преступлению lese-majeste (ещё один непереводимый на многие языки французский термин, означающий государственную измену с оскорблением самого института королевской власти или с посягательством на королевские прерогативы)
[53]. Ловкость Ришельё состояла в том, что ему впервые удалось распространить защиту конституционного права французского королевства на персону премьер-министра, так как назначаемые им судьи с лёгкостью провозглашали, что организовывать заговор против кардинала – это всё равно что посягать на короля лично, да и сам король был согласен с такой трактовкой. А поэтому Шале, Марийяк или даже любимец короля Сен-Map не имели ни малейшего шанса остаться в живых.
Анри Куаффье де Рюзе, маркиз де Сен-Мар
Портрет работы Л. Лестанг-Парада (1810 – 1887). Ок. 1837
Холст, масло. Национальный музей, Версаль (Франция).
Некоторые из вечных заговорщиков против короля и его министра – герцогиня де Шеврёз, Гастон Орлеанский или Анна Австрийская – были защищены от преследований своим высоким положением, но даже герцог де Монморанси – представитель одной из знатнейших семей – поплатился головой в 1632 году за участие в мятеже против короля. В таких случаях Ришельё рекомендовал не уступать «ложному милосердию»
[54], а жестоко карать провинившихся, так как верил в функцию казни как устрашающего примера и предостережения для других потенциальных заговорщиков.
Обоснование raison d'Etat сделано Ришельё вполне честно: «[В] некоторых ситуациях, когда речь идёт о спасении государства, требуется такое мужество, которое иногда выходит за рамки обычных правил благоразумия»
[55]. Но само применение этой концепции было довольно широко: например, в деле маршала де Марийяка вряд ли шла речь о спасении государства, да и казнь его не представляется столь необходимой.
Когда умирающего кардинала Ришельё причащавший его священник спросил: «Прощаете ли вы своим врагам?» – тот ответил: «У меня никогда не было других врагов, кроме врагов государства». И скорее всего он искренне в это верил. Как бы то ни было, Ришельё будет иметь у потомков репутацию кровавого деспота, хотя его прямых жертв можно пересчитать по пальцам. Но величие государства стояло превыше всего и уж во всяком случае выше, чем спасение души…
Ришельё нередко обвиняли в макиавеллизме, то есть циничном и беспринципном ведении дел любыми способами, поскольку «цель оправдывает средства». Нам представляется, что это просто неумное клише; и во всяком случае, кардинал «виновен» в макиавеллизме ничуть не больше иных политических деятелей его времени. Важно проводить различие между настоящими принципами Макиавелли и тем смыслом, который придаётся слову «макиавеллизм».
Сам флорентиец был на самом деле одним из основоположников политической науки, и того факта, что он исследовал методы прихода к власти и управления, ещё недостаточно, чтобы огульно осуждать его. Ришельё восхищался работами Макиавелли и даже переиздал «Государя» во Франции на свои средства (!). Многие темы в «Политическом завещании» Ришельё и «Государе» Макиавелли перекликаются, и даже сюжеты и названия некоторых глав полностью совпадают (о необходимости избегать льстецов, о выборе министров и т.д.). Это объясняется, в частности, тем, что между двумя трудами дистанция всего лишь в сто двадцать лет, и оба они соответствуют распространённой тематике политических произведений XVI – XVIII веков. Что же касается необходимой жестокости и беспощадности, а также примерных наказаний, то оба автора приводят почти дословно одни и те же доводы: гораздо надёжнее власть, основанная на страхе, чем на любви
[56].
Однако и разница между этими сочинениями весьма велика. Например, Ришельё настаивает на необходимости для государя держать слово, в то время как Макиавелли говорит об обратном. Но не следует забывать опять же о разнице в их подходах. Флорентиец описывает то, что наблюдает, в том числе и в истории (дескриптивный, аналитический подход), тогда как Ришельё, напротив, даёт рекомендации (нормативный подход).
