Сие собрание, прославившееся участием в нём многих достойных прелатов, подвергло тщательному изучению различные проблемы, беспокоившие Церковь, и рассудило, что наилучшим средством их разрешения будет принятие декретов Базельского собора
[358], которые, отдавая почти все вопросы на усмотрение общего и канонического права, лишили представителей папской курии всякой возможности предпринимать что-либо против духовенства.
Затем ассамблея объединила базельские постановления в Прагматическую санкцию, приняв решение о её исполнении, буде на то соизволение короля, к которому обратились с просьбой стать её покровителем.
Удовлетворяя прошение своего духовенства, король издал специальный указ, предписывающий королевским судьям
[359] скрупулёзное соблюдение утверждённой им Прагматической санкции. Именно с того момента с новой силой возобновилось ущемление прав нашей Церкви королевскими чиновниками, впервые случившееся во время царствования Карла VI. И тогда же воспользовались моментом парламенты и стали брать на себя разбор большей части дел, относящихся исключительно к компетенции церковного суда.
Им не составило труда отстранить младших судей от рассмотрения дел, которые ранее поручались только им, взять эти дела под своё начало и под этим предлогом расширить свои полномочия, выйдя за справедливые пределы, ибо в данном случае им противостояли всего-навсего подчинённые.
При издании первого указа, призванного загладить нарушения Прагматической санкции, апелляции не упоминались
[360]. Наказывали же при этом только тех, кто добивался рескриптов или мандатов от римской курии вопреки общему праву, причём на основании одной лишь поданной и доказанной жалобы, но без изучения дела по существу.
С тех пор время, которое всё меняет, вместе с силой, которая, подобно огню, всё пожирает, сделали так, что от указа, изданного в целях соблюдения общего права и ограждения свобод галликанской Церкви от нападок Рима, перешли к учреждению института апелляций на неправосудные решения, хаос в котором полностью свёл на нет обычную юрисдикцию как французских прелатов, так и Святого Престола.
Мне, конечно, прекрасно известно, что наиболее изворотливые приверженцы парламентов могут сказать в оправдание их действий, что собравшиеся в Бурже прелаты, упросившие короля воспрепятствовать через своих чиновников попыткам Святого Престола нарушить Прагматическую санкцию, тем самым молчаливо предоставили ему право противостоять нарушениям, которые они сами могут допустить, а это даёт чиновникам повод рассматривать приговоры, ежедневно выносимые в самом церковном трибунале.
Однако в связи с этим можно привести верную пословицу, гласящую, что в уговор входит лишь то, что в него заложили изначально, и несомненно и очевидно, что пастыри галликанской Церкви, собравшись в Бурже, не помышляли о том, что приписывают им эти господа, и даже не имели причины это делать.
Они прибегли к королю для защиты от посягательств со стороны Рима, потому что раз Святой Престол никакого суда над собою на земле не имеет, то одни лишь светские государи как покровители Церкви могут обуздать дерзость представителей римской курии, тогда как нарушения со стороны епископов могут пресечь более высокие иерархи, к коим можно и должно обращаться.
В конце концов, если кто-то даёт своему другу оружие для самозащиты, то никак нельзя обвинить его в том, что он даёт ему оное для самоубийства. Парламенты не могут утверждать, что покровительство, коего ассамблея прелатов в Бурже добивалась у короля, наделяет его чиновников правом посягать на церковную юрисдикцию.
Однако поскольку недуги имеют свойство с течением времени возрастать
[361], то вынашиваемый парламентами замысел, скрывавшийся одно время под разнообразными личинами, стал более чётко вырисовываться в прошлом веке, при короле Франциске I, который первым употребил выражение
[362] «апелляция на неправосудное решение». Этот термин впервые возник в прокурорской и адвокатской практике; прокуроры и адвокаты, которые следовали предписанию об обращении в парламент с апелляциями, назвали тем же словом и ходатайства, подававшиеся туда священнослужителями, согласно королевским указам и, в частности, ордонансу 1539 года
[363].
Многие, зная о шатком основании сего обычая, на который теперь жалуется Церковь, подумают, может быть, и о том, что если по справедливости его следовало бы отменить, то целесообразно так и поступить; однако я считаю, что подобная перемена причинит больше урона, чем позволит избежать, и что на самом деле вредно только превратное употребление такого института.
Каково бы ни было происхождение обычая, который сейчас находит применение, нет сомнений в том, что когда возникло намерение открыто его утвердить, то было заявлено, что вводят его лишь для того, чтобы не допустить возможного вмешательства церковных судов в королевскую юрисдикцию.
