— Эта девушка очень привлекательна, но я никогда не смог бы иметь интимную связь с иностранкой, какой бы красивой она ни была.
Я посчитала это за шутку, однако Гитлер продолжал:
— Мои чувства настолько национальны, что я мог бы любить только девушку-немку. Вижу, что вы этого не понимаете. Впрочем, — произнес фюрер немного иронично, — для брака я абсолютно непригоден, так как не смог бы хранить верность. Отлично понимаю тех великих людей, которые заводят любовниц.
Этот примечательный разговор был прерван моей прислугой. Она постучала, чтобы узнать, не нужен ли киномеханик. Хотя было уже поздно, Гитлер пожелал посмотреть какой-нибудь фильм. Из списка названий он выбрал «Большой прыжок» — гротеск Фанка. В этой немой ленте я была итальянской пастушкой-цыганкой, которая босиком бегает по Доломитовым Альпам, а Шнеебергер — лыжным акробатом, летающим над горами в надувном резиновом костюме. Время уже близилось к одиннадцати, когда фильм закончился. Гитлер, оставшись очень довольным, распрощался со мной и покинул дом вместе с Борманом, который все это время терпеливо ждал в баре, в погребке.
Мне долго не удавалось заснуть — слишком сильным было напряжение. Зачем фюрер посетил меня, гадала я, почему он оставался так долго? И почему он позволил мне заглянуть в его душу?
В тот вечер я почувствовала, что Гитлер желал меня как женщину.
Турне по Европе
Следующая большая премьера состоялась в Париже. Но за несколько дней до отъезда во Францию возникли проблемы, которые едва не сорвали мою поездку. Стало известно, что от французских прокатчиков требуют либо вовсе отказаться от демонстрации фильма, либо показать его с купюрами. Так, надлежало вырезать эпизоды с Гитлером и некоторыми немецкими спортсменами-победителями. В свое время я не стала убирать сцены с Джесси Оуэнсом и другими чернокожими атлетами, как того требовал Геббельс, поэтому и сейчас не согласилась что-либо менять. Положение обострилось, и на «Тобисе» мне посоветовали не ехать в Париж. Но я была убеждена, что в личных переговорах с французскими прокатчиками смогу все уладить. Я помнила о горячем приеме французами «Триумфа воли» год назад и трех золотых медалях Всемирной выставки и еще ничего не знала о начинавшемся бойкоте гитлеровского режима.
В Париже меня вежливо приняли директора кинофирм. Я поселилась в элегантном номере из нескольких комнат с ванной в отеле «Георг V» и сразу же отправилась смотреть ночной Париж. Этот мир блеска и огней приводил меня в восторг. Чего стоил один только вид писаных красавиц в иллюстрированных журналах. Мне еще никогда не доводилось лицезреть столь дорогой обстановки и столь фантастических костюмов, но больше поражало изобилие изобретательно инсценированного очарования.
В этой атмосфере, с морем шампанского, мои французские хозяева надеялись, что смогут переубедить меня. С доброжелательной улыбкой я выслушивала их предложения и аргументы, но не сдавалась. Милые господа были в отчаянии. За несколько остававшихся до премьеры вечеров, посвященных изучению достопримечательностей Монмартра, им так и не удалось добиться уступок. Наконец, они стали бесцеремонно угрожать, что вообще не покажут фильм во Франции. В это я не верила, поскольку знала, что фирме «Тобис» уже переведены крупные суммы в качестве предоплаты. Я не собиралась отказываться от принципа — всюду показывать фильм только в неизменном виде. Если даже Геббельсу не удалось переубедить меня, то не добьются этого и французы.
Настал день премьеры в Париже. О фильме извещало множество афиш. Демонстрировались не обе серии сразу, как в Берлине, а только одна; вторая должна была сменить первую спустя несколько недель. За некоторыми исключениями так делалось везде.
В полдень, за несколько часов до начала показа два директора из конторы кинопроката принялись заклинать меня все-таки сделать купюры. Я заявила о готовности пойти лишь на небольшой компромисс: вырезать две сцены — ту, в которой на торжественном открытии Игр показаны Гитлер и итальянский наследный принц Умберто,
[283] приветствующие итальянскую команду фашистским приветствием, и еще одну, где чествовали победителей-немцев, при флагах со свастикой.
Теперь окончательно стало ясно, что фильму «Олимпия», который французы назвали «Боги стадиона», в этот день предстоит премьера во Франции, правда, лишь во второй половине дня, в виде пробного показа и без участия официальных лиц. Мне посоветовали не присутствовать там. Как и раньше, опасались протестов.
Но любопытство пересилило страх. До начала сеанса я прогуливалась по Елисейским полям — в темных очках, чтобы меня не узнали. Хотелось увидеть собственными глазами что произойдет. Билеты оказались полностью распроданы, и поэтому незамеченной пробраться в кинотеатр можно было лишь после начала фильма. Когда билетерша провожала меня в зал, пришлось открыть свое лицо. Женщина, взглянув и с удивлением узнав меня, принесла банкетку.
Во время сцены, где последний спринтер с факелом олимпийского огня пробегает по берлинскому стадиону, неожиданно раздались аплодисменты. После этого они то и дело повторялись, в том числе, к моему величайшему изумлению, и в сценах с Гитлером. Где они, протесты, которых так опасались? С облегчением вздохнув и освободившись от давящего груза, я осталась до конца. Пока публика бурно аплодировала, я попыталась незаметно покинуть зал, но меня узнали и через несколько секунд окружили толпы зрителей. Счастливая, я отвечала на своем почти забытом школьном французском на множество вопросов и раздавала автографы.
Затем французские прокатчики устроили и блестящую вечернюю демонстрацию фильма, на которую было приглашено множество знаменитостей. Картина шла с триумфом, подобным тому, который в прошлом году сопровождал фильм о партийном съезде на Всемирной выставке в Париже. Меня обнимали, целовали и заваливали вопросами.
Вопреки опасениям парижская пресса превзошла самое себя по количеству хвалебных отзывов. Мне хотелось бы здесь процитировать несколько фраз, написанных пятьдесят лет назад. Такие изобилующие чрезмерными похвалами отклики встречаются редко.
«Журналь»:
Боги стадиона дали Земле свой второй Завет — вечность.
«Ордр»:
«Олимпия» — больше и лучше, чем просто фильм. Это череда пламенных кадров, наполненных светом и жизнью, картина не имеет возраста и почти лишена национальности.
«Фигаро»:
Олимпийский огонь создал такую благоприятную для мира атмосферу, какой никогда еще до этого не было.
«Марьянн»:
Хотелось бы заполучить копию этого фильма, чтобы вечно хранить в архивах.
«ЛИБЕРТЕ»:
Фильм «Боги стадиона» исполнен такого величия, такой поэзии, что даже те из нас, кого труднее всего растрогать, уходили из зала под сильным впечатлением… Благородство, если позволительно использовать это слово, картины таково, что люди, которые посмотрели ее, становятся лучше.
