Немецкое посольство в Осло не слишком обрадовалось моему приезду, но я была уверена в успехе. Еще в поезде, на пути к норвежской столице, меня посетил репортер газеты «Афтенпостен». Сейчас, читая его статью, я понимаю, что ошибалась, думая, будто норвежцы — народ сдержанный. Это настоящее «стихотворение в прозе». После такой «увертюры» я ощущала себя в некоторой степени подготовленной к возможным нападкам.
Но опасения и здесь оказались напрасными. Уже в первый день меня, к величайшему изумлению немецкого посла, пригласили на аудиенцию к норвежскому королю Хокону.
[287] С ним я беседовала значительно дольше, чем с другими скандинавскими монархами. Король оказал мне честь, присутствуя со своей семьей на праздничной премьере фильма в «Колизее». Там он сидел в окружении почетных немецких гостей, что поразило даже самих норвежцев.
Показ ленты, как всегда, сопровождался овациями. В Осло, как до этого во всех европейских столицах, при появлении на экране Гитлера раздавались аплодисменты. Кто не хочет этому верить, может убедиться, полистав подшивки старых газет. Позднее я часто размышляла, почему в Европе всего за год до начала войны так симпатизировали Гитлеру.
В Осло я почувствовала огромную терпимость норвежцев. Премьер-министр за день до показа фильма устроил в мою честь ужин в празднично украшенном зале в стиле рококо. Этот раут, на котором присутствовали все министры и представители правительства — около трехсот персон, — был довольно необычным. За роскошным столом сидели только мужчины во фраках, единственными женщинами оказались моя мать и я.
Некоторые присутствующие высказались за культурное сотрудничество с Германией, а премьер-министр похвалил мою работу и назвал картину «Олимпия» «посланцем мира». Крупнейшая газета Норвегии «Афтенпостен» писала: «Фильм об Олимпиаде — это произведение, которое, несмотря на все то, что с нами происходит, позволяет верить в лучшее будущее человечества».
Венецианский кинофестиваль
После утомительных поездок на премьеры фильма перед фестивалем мне хотелось немного отдохнуть. Я решила провести отпуск на море вместе с моим другом Германом Шторром, которому из-за чрезвычайной занятости уделяла слишком мало внимания. Недалеко от Венеции, близ Лидо, есть небольшая рыбацкая деревушка, где мы и уединились.
Всего в нескольких километрах от нас уже начало свою работу жюри, мы же с Германом продолжали наслаждаться жизнью в местечке, где меня никто не знал и можно было без помех принимать солнечные ванны в песчаных дюнах. В здании, где проводился фестиваль, я появилась в самый последний момент. В немецкой делегации и оргкомитете фестиваля уже сильно волновались, ведь ни у кого не было ни малейшего представления о том, где же я нахожусь. «Олимпия» входила в число главных претендентов на получение премии. Нашими конкурентами были «Белоснежка и семь гномов»
[288] Уолта Диснея, английская лента «Пигмалион»
[289] и «Набережная туманов» Марселя Карне.
[290]
Ко всеобщему изумлению и недовольству, итальянский губернатор Ливии маршал Бальбо,
[291] друг дуче и министр авиации, неожиданно прилетел в Венецию и изъявил желание на торжественных мероприятиях сидеть рядом со мной. Руководство фестиваля отказало ему, поскольку по протоколу я должна была сесть рядом с итальянским министром Альфьери и немецким послом фон Маккензеном.
[292] Бальбо был оскорблен и в тот же день покинул Лидо. Меня огорчил этот инцидент, поскольку из-за него было поставлено под вопрос фантастическое предложение, сделанное маршалом. Для съемок запланированной мною «Пентесилеи» он обещал предоставить тысячу белых коней с всадниками-ливийцами для сцен с битвами — сражения между амазонками и греками намечалось снимать в пустыне Ливии.
В Венеции успех «Олимпии» достиг своей кульминации. Картина получила «Золотого льва», оставив позади фильмы Уолта Диснея и Марселя Карне.
На вручении премии я встретила своего старого знакомого, Карла Фолльмёллера, пятнадцать лет назад открывшего меня как танцовщицу для Макса Рейнхардта. Фолльмёллер жил теперь в Венеции в палаццо Вендрамин, в котором провел последние дни Рихард Вагнер. В этот старинный дворец на Большом канале
[293] Карл пригласил меня на ужин. Здесь при свечах за бокалом великолепного вина я провела свой последний вечер в Венеции.
Розенгартен
Перед съемками «Пентесилеи» мне хотелось сделать большой перерыв. Я должна была снова собраться с силами после огромного напряжения, связанного с «Олимпией». Работа над этим фильмом отняла у меня три года жизни.
Лучшим отдыхом я считала скалолазание, которым тогда была просто одержима. Лишь тот, кто занимается этим видом спорта и любит его, способен понять, насколько страстно им можно увлечься.
Ганс Штегер уже выбрал интересные маршруты, а под конец хотел вместе со мной совершить второе восхождение по маршруту Диретгиссима на восточной стенке Розенгартена. Когда-то Ганс поднялся по ней первым вместе с бельгийским королем Альбертом, отцом Леопольда III. Я часто стояла в восхищении перед этой гигантской стеной, вздымающейся в высоту на тысячу метров, и не представляла себе, что смогу когда-нибудь вскарабкаться на нее. Тогда это казалось невыполнимой задачей.
Предварительные тренировочные восхождения становились все труднее. Когда я снова набрала хорошую форму, Штегер предложил сначала, в качестве испытания, покорить северную стенку Розенгартена. Эта мрачная, почти черная отвесная стенка, расположенная напротив башен Вайолетт, выглядела неприступной. Штегер размышлял, какую трассу выбрать — Пиаца или Золледера. Остановились на втором варианте.
Мы прошли стенку за рекордное время — три часа, несмотря на то что нас неожиданно застала начинающаяся вьюга. До этого мне еще никогда не приходилось преодолевать столь длинные траверсы. Потом в хижине Вайолетт мы отогревались горячим молоком и коньяком.
