— Прелестная дева, приподнимите-ка вашу юбочку.
Юбка моя и так была коротка.
— Пожалуйста, поднимите ее немного повыше, выше колен, — настаивал Кёбнер.
По глупости я послушалась его, но быстро опомнилась и гневно спросила:
— Что все это значит?
Он покровительственно ухмыльнулся и произнес, словно собирался сделать грандиозный подарок:
— Я устрою вам сольный номер в «Скале», если вы умеете танцевать так же хорошо, как хороши ваши ноги.
«Скала» был крупнейшим театром-варьете Берлина, известным во всем мире своей интернациональной программой. Если господин Кёбнер полагал, что я от радости брошусь ему на шею, то он ошибался. Я раздумывала всего лишь минутку и столь же язвительно улыбнулась:
— Извините, господин Кёбнер, но у меня никогда не было намерения выступать в варьете, даже если оно столь знаменито, как «Скала». Я буду танцевать только в театрах и концертных залах.
Явно оскорбленный, он посмотрел на меня как на ненормальную:
— Ну, что ж, тогда желаю больших успехов.
Он открыл дверь и выпроводил меня.
Визит к Фолльмёллеру протекал совсем по-другому. Собственно, после встречи с Кёбнером мне больше не хотелось знакомиться ни с одним мужчиной из мира шоу-бизнеса. Но сотрудничество Фолльмёллера с Максом Рейнхардтом, чьи постановки в Немецком театре или в Камерном театре
[38] я старалась никогда не пропускать, все-таки подвигли меня на этот визит. Так, однажды во второй половине дня я оказалась на площади Паризерплац, перед фешенебельным домом, совсем недалеко от Бранденбургских ворот, на той стороне, где десять лет спустя будет находиться канцелярия Геббельса.
Слуга ввел меня в красивую комнату с антикварной мебелью, тяжелыми коврами, дорогими картинами — все тут гармонировало друг с другом, здесь не было ничего лишнего или чрезмерного. Тихо, почти не слышно вошел доктор Фолльмёллер. В этом интерьере он производил впечатление человека изысканного, словно пришедшего из эпохи барокко или рококо. У него было худощавое лицо, серые глаза и светло-каштановые волосы. Здороваясь, он поцеловал мне руку — впервые в моей жизни. Слуга подал чай и печенье. Фолльмёллер предложил сигарету, от которой я отказалась.
— Можно предложить вам ликер?
Я вновь ответила отрицательно.
— Не выношу спиртного, от него кружится голова и хочется спать, — сказала я, извиняясь.
— Вы всегда такая правильная?
Я покачала головой и ответила с усмешкой:
— Не думаю, только у меня другие слабости.
— И какие же?
— Я очень своевольна и часто делаю не то, чего от меня требуют, и к тому же очень недипломатична.
— Что вы под этим подразумеваете?
— Иногда я говорю такое, что люди не хотят слышать.
— Но, глядя на вас, этого не скажешь. Вы производите впечатление кроткой женщины.
Потом разговор перешел на театр, танец и к моим планам на жизнь.
— Каким вы видите свое будущее?
— Я стану танцовщицей.
— А как и где вы собираетесь выступать?
— Как Импековен,
[39] Герт,
[40] Вигман.
[41] В концертных залах и на театральных сценах.
— У вас есть богатый друг, который это финансирует?
Я засмеялась:
— Мне покровитель не нужен, я и сама всего добьюсь.
Он с улыбкой прервал меня:
— Крошка фройляйн Лени Рифеншталь — так ведь вас зовут? — вы кажетесь мне очень наивной. Вам нужен меценат, без него вы никогда не сможете чего-нибудь достигнуть. Никогда.
— Давайте спорить, — сказала я.
— Давайте, — согласился Фолльмёллер и попытался обнять меня.
Я отстранилась, встала и направилась к двери.
— До свидания, — холодно бросила я. — Была рада поболтать с вами.
Он попытался удержать меня, но я быстро вышла. Перед дверью обернулась:
— Обещаю вам — на мой первый вечер танца вы непременно получите приглашение.
И получил его — спустя полгода.
Фильм об Эйнштейне
Во время обучения в танцевальной школе мне пришлось несколько раз делать большие перерывы. Я трижды ломала ноги. В первый раз — после урока балета, поскользнувшись на апельсиновой корке. Сломалась правая лодыжка. Правда, спустя три недели я уже снова репетировала. Второй перелом произошел через полгода. По пути со станции домой, в темноте, я оступилась; на сей раз не повезло левой лодыжке. Третья травма оказалась самой тяжелой. За день до этого в моей спальне покрасили пол. Чтобы не наступать на него, я попыталась одним большим прыжком с кровати попасть в прихожую — кровать отъехала назад, я потеряла равновесие и неудачно приземлилась — сломалась кость плюсны, и мне пришлось прервать обучение на целых шесть недель. Эти боли я ощущала еще много лет спустя.
Во время вынужденного отдыха моим главным занятием стало чтение. Теперь это были не сказки — я проглатывала книги Джека Лондона, Конан Дойля, Золя, Толстого и Достоевского. Любимым моим писателем был Бальзак. «Евгению Гранде» я перечитывала много раз. Стиль этого романиста похож на гениальную живопись. Ситуации, которые он описывает, живо вставали у меня перед глазами. Глубокое впечатление осталось также от произведений русских титанов — Толстого и Достоевского: «Войны и мира» и «Братьев Карамазовых».
