Однажды я пережила очень неприятный эпизод — визит врача. Соседкам по комнате пришлось выйти. Мы с доктором остались одни.
— Я должен попросить вас сообщить мне кое-какие интимные подробности о Гитлере, — сказал он.
Я озадаченно посмотрела на него:
— Вам же и так ясно, что ничего «интимного» о нем мне неизвестно.
Врач продолжал:
— Фрау Рифеншталь, я понимаю, что вы не хотите говорить о таких вещах, но я доктор, можете довериться мне. Ведь это не преступление, если вы спали с Гитлером, — я никуда об этом не сообщу. Мы хотим лишь знать, был ли он нормальным в сексуальном отношении или же импотентом, как выглядели его половые органы и тому подобное — это важно для оценки его характера.
— Вон! — прокричала я, не в силах больше владеть собой. — Вон!
Врач испуганно уставился на меня. Я распахнула дверь и вытолкала его из комнаты, после чего бросилась на кровать. Нервы снова сдали.
Неожиданно, уже через несколько недель, — это было 3 июня 1945 года — меня выпустили. При этом я получила документ, в котором подтверждалось, что ко мне нет никаких претензий.
Его текст гласил:
Штаб-квартира Седьмой Армии.
Служба общего отдела-2.
Справка дана по месту требования 3 июня 1945 г.
Сим удостоверяю, что Лени Рифеншталь была допрошена в штаб-квартире Седьмой Армии и отпущена за отсутствием к ней претензий.
Полковник Уильям В. Куинн
ПОСЛЕВОЕННОЕ ВРЕМЯ
Снова в Хёрлахофе
Мать плакала от радости, вновь обнимая меня в Хёрлахофе, в усадьбе Риббентропа. Казалось, сейчас начнется новая, лучшая жизнь. Мужа я видела почти ежедневно, хотя он часто уезжал по делам с майором Меденбахом. Стоял июнь, лучший месяц в году. Все вокруг утопало в зелени, цвели и благоухали горные луга.
Я вспомнила о чемоданах с оригиналами фильма «Олимпия», оставшихся в гостинице «У барашка» на Тукской седловине. Их нужно было забрать, но никто из нас не смог бы этого сделать из-за запрета удаляться от места проживания больше чем на шесть километров. Мне больше не хотелось видеть тот дом. Помог мой друг Мильтон Меденбах. Я осталась в Майрхофене, а майор отправился в гостиницу. Возвратясь с чемоданами, он, смеясь, произнес:
— Ну и злюка ваша фрау Шнеебергер. Знаете, что сказала эта ведьма, когда я потребовал багаж? «Я думала, американцы будут вешать нацистов на фонарных столбах. Они же спасают их вещи!»
И это была «моя Гизела», та самая, которая всего несколько недель тому назад, рыдая, благодарила меня за свое спасение. После проверки багажа обнаружилась пропажа дорогих мехов и самых красивых платьев, но негативы «Олимпии», к счастью, оказались в целости и сохранности.
В те же дни я познакомилась со знаменитой летчицей Ханной Рейч, арестованной американцами. Она, охраняемая двумя солдатами, получила разрешение посетить могилы близких. Ханна, которой все восхищались из-за неподражаемой манеры управлять самолетом, была первой в мире женщиной-капитаном и обладательницей многих мировых рекордов. После войны ее ожидала страшная судьба. Незадолго до смерти Гитлера она совершила настоящее чудо. Ее друг, генерал-полковник Ритгер фон Грейм, получил приказ явиться в рейхсканцелярию. Это было чрезвычайно опасно, поскольку Берлин находился уже под плотным заградительным огнем русских. Поэтому Грейм не позволил Ханне Рейч, которая непременно хотела его сопровождать, лететь вместе с ним. Однако она умудрилась спрятаться в маленьком двухместном самолете. Грейм обнаружил ее только во время полета. Когда они летели под огнем русских, генерала серьезно ранило, и он потерял сознание. Ханна Рейч, сидевшая сзади, схватила штурвал и под непрекращающимся обстрелом смогла приземлиться на Шарлоттенбургерштрассе. Ей даже удалось доставить раненого Грейма в рейхсканцелярию.
Объявив Грейма преемником Геринга, Гитлер приказал генералу и Ханне вновь покинуть рейхсканцелярию. Они отказывались, так как хотели, как и все остальные, умереть вместе с фюрером. Но тот настоял на своем. Тогда Ханне Рейч удалось невозможное: взлететь под артиллерийским обстрелом и вывезти раненого Грейма из окруженного Берлина. Как только они приземлились вблизи Кицбюэля, генерал застрелился у нее на глазах. Он был ее лучшим другом. Вскоре после этого она узнала об ужасном конце своих родных. Отец, убежденный национал-социалист, убил всю семью из ружья, а затем застрелился сам.
Удивительно, что после такой трагедии, произошедшей всего пару недель назад, у нее еще оставались силы поделиться своей историей со мной. Она вынула из кармана помятое письмо и проникновенно сказала:
— Прочитайте, возможно, его отберут, и тогда никто ничего не узнает. Это было письмо доктора Геббельса и его жены Магды к их сыну Гаральду, который, как говорили, находился в американском плену.
Послание занимало четыре страницы. Первые две написал Геббельс, остальные Магда. Его содержание неприятно поразило меня. Я не могла себе представить, что в той ситуации, в которой оказалась семья Геббельс, человек способен писать о «чести и героической смерти». Текст пронизывала невыносимая патетика. Мне показалось, что Ханна Рейч воспринимала его так же.
Американские солдаты торопили закончить наш разговор. Когда один из них схватил Ханну за плечо, она произнесла:
— Хочу поделиться с вами еще кое-чем. Фюрер упомянул и вас — несколько месяцев назад, когда мне, наконец, удалось поговорить с ним. Я рассказала, что против меня затеяно много интриг — естественно, коллегами, завидовавшими чужому успеху. Гитлер считал, что это, к сожалению, судьба многих выдающихся женщин. Среди нескольких имен он назвал и ваше: «Посмотрите, вот Лени Рифеншталь, у нее тоже много врагов. Говорят, она больна, но я остерегаюсь ей помочь. Моя помощь может стать смертельно опасной для нее».
Услышав эти слова, я вспомнила предупреждение Удета, который еще в 1933 году буквально перед самым окончанием работы над моим первым «партийным» фильмом сказал: «Будь осторожна, в СА существует группа, которая готовит покушение на твою жизнь».
В памяти осталось еще кое-что от встречи с Ханной Рейч. Она рассказала, что от имени большой группы немецких боевых летчиков сообщила Гитлеру, что они готовы добровольно спикировать на английский флот, чтобы препятствовать высадке союзников на побережье Нормандии. Фюрер решительно отверг это предложение со словами: «Каждый человек, который борется за родину, должен иметь шанс, пусть небольшой, на выживание. Мы — не японцы, чтобы готовить камикадзе».
Опять противоречие с теми зверствами, которые совершались во время войны. Я спросила Ханну Рейч:
— У вас действительно было такое намерение?
— Да, — ответила эта маленькая хрупкая женщина твердым голосом.
