Повторяющееся в немецкой прессе как молитва мнение, что мой олимпийский фильм — нацистская пропаганда, в корне неверно. Даже сегодня общественность мало информирована об основных положениях, установленных Международным олимпийским комитетом. Поэтому я хочу процитировать выдержку из письма Генерального секретаря, ответственного за проведение Олимпийских игр в 1936 году, господина Карла Дима, которое он направил в 1958 году в адрес «Добровольного самоконтроля экономики кино»:
Международные Олимпийские игры — одно из направлений работы Международного олимпийского комитета, который передает полномочия на их проведение в выбранную страну, а не в правительство. Олимпийские игры 1936 года были проведены в Германии, и правительство страны открыто заявило МОК, что в соревнованиях могут принимать участие представители всех рас и национальностей. И эти обещания были выполнены. Я могу назвать братьев Баль в хоккее на льду, фехтовальщицу Хелене Мейер, обладателей серебряных медалей. Также хотел бы отметить, что тогдашний президент Немецкого олимпийского сообщества Левальд вплоть до распада режима не испытывал никакого давления, что было подтверждено им в июне 1939 года на проходящей в Лондоне сессии МОК. Решение о проведении зимних Олимпийских игр 1940 года в Гармише принято без участия Германии единогласно, путем тайного голосования. В прессе господствует мнение, что так как в Берлине Игры были проведены за три года до начала Второй мировой войны, а зимние — за два месяца, то за ними, несомненно, стояла некая политическая подоплека. Но МОК может предоставить доказательства — в любой форме, — что на Комитет не оказывалось никакого давления. Лени Рифеншталь было поручено снять документальный фильм. К этому Министерство пропаганды не имеет никакого отношения.
Решением коллегии МОК от 8 июня 1939 года Лени Рифеншталь была награждена олимпийской золотой медалью за культурный вклад, который она своим фильмом внесла в дело МОК. Совершенно неверно утверждение, что в фильме содержатся кадры национал-социалистической пропаганды. Несмотря на то, что в 1938–1939 гг. международная пресса объявила суровый бойкот Германии, в США в 1956 г. этот знаменитый режиссер и ее фильмы попали в десятку лучших картин мирового кино…
И я рискнула принять предложения киноклубов. Во всех трех городах фильмы прекрасно принимала не только публика, но и пресса. В берлинском «Титания-паласте», вмещающем 1900 зрителей, почти все билеты были раскуплены. Рядом со мной на сцене стоял Герберт Виндт, чья музыка, несомненно, внесла существенный вклад в успех олимпийских фильмов.
Вновь все прошло не так, как мы предполагали. Если бы я не поехала в Берлин, то никогда бы не узнала, что владельцы «Титании» уехали из города. Их страх вернул мне смелость. Я думала, что хуже, чем быть забросанной яйцами и помидорами, ничего не будет. Поговаривали о демонстрациях протеста, однако ничего похожего не случилось. Я чувствовала огромное вдохновение. Даже пресса была намного лояльнее чем впоследствии, в 1972 году. Радио «Свободный Берлин» высказалось так:
Это было больше, чем просто возвращение, когда два вечера подряд публика, не отрываясь, смотрела на экран (фильм двухсерийный). Яснее, чем когда-либо прежде, было видно, что экранизация Олимпийских игр удалась. Мы вновь увидели фильм и вновь им покорены.
Это было не единственным откликом. У меня целая папка не менее восторженных статей. Повсеместно господствовало мнение, что нужно и дальше демонстрировать фильм.
Это было не просто, так как показы организовывались киноклубами, то есть как бы перед определенной публикой, а для широкого проката фильм должен был получить разрешение немецкой цензуры.
В начале 1958 года я отправилась в Висбаден в «Добровольный самоконтроль экономики кино», взяв копии двух олимпийских фильмов. Вскоре я узнала, что беспрепятственно к просмотру может быть допущена только вторая часть. Отказа я не поняла. Мой олимпийский фильм был абсолютно свободен от политики. Криминал и секс проходят цензуру вообще без проблем, я же старалась сделать честный спортивный фильм, ни разу не упомянула, что Германия завоевала самое большее количество медалей (а это стало тогда спортивной сенсацией), и не стала снимать празднества, проводимые Третьим рейхом в рамках Олимпийских игр. Обиду по этому поводу высказал мне министр Геббельс.
Отчаянно пыталась я убедить господ из «Самоконтроля», пока они не предложили компромиссное решение — сделать комментарий к фильму, в котором выразится трагедия молодого поколения того времени, присягнувшего идее Олимпийских игр, а несколькими годами позже отдавшего жизнь на войне, которая их вынудила убивать друг друга. Как бы ни справедлива была эта мысль, но согласия я не смогла дать. Ведь тогда чисто спортивный фильм стал бы политическим документом, а впоследствии не должен ли за каждым олимпийским фильмом следовать подобный комментарий? Ведь нынешняя молодежь может завтра стать жертвой атомной войны.
Отто Майер, канцлер МОК, и Карл Дим пришли мне на помощь. Их письма и экспертиза содействовали тому, что при повторной проверке и первая часть фильма получила разрешение на прокат, пришлось лишь вырезать кадры с чествованием немецких победителей. Смотреть фильм разрешалось почему-то только с 18 лет, а во всем мире его демонстрировали без всяких ограничений, даже в Ватикане.
«Самоконтроль» обосновал свое решение тем, что в прологе у танцовщицы с обручами можно было видеть «неодетую верхнюю часть тела». Смехотворный аргумент. На мой запрос «Самоконтроль» «великодушно» сообщил, что для демонстрации фильма молодежи необходимо или вырезать этот фрагмент, или наложить темную тень на грудь. Просто гротеск. Так как из-за музыки я не могла вырезать «крамолу», пришлось заказать дорогостоящую мультипликацию для наложения темной тени на грудь. Но и этого для «Самоконтроля» оказалось недостаточно. Пришла телеграмма: «Присланная Вами затемненная картинка с девушкой, играющей обручами на фоне поля с колосьями, не может быть одобрена. Ждем новое предложение. „Самоконтроль“».
«Самоконтроль» сделал из себя посмешище. Что мне еще оставалось, как ни просить мультипликатора студии «Бавария» господина Нишвица сделать так, чтобы не была видна грудь. Только после предъявления этих новых рисованых кадров «Самоконтроль» телеграфировал: «Предложенные кадры танцовщицы с обручами в порядке».
Это не было шуткой — я сохранила обе депеши.
Еще напряженнее стала борьба за присвоение категории. Для того чтобы получить выгодный контракт на прокат, это было жизненно необходимо из-за преимущества при уплате налогов. Никто не сомневался, что олимпийский фильм получит гриф «особо ценный». Он не только был награжден олимпийской золотой медалью, но и назван лучшим фильмом мира 1938 года на кинофестивале в Венеции. Однако киноконтора по присвоению категории сообщила мне, что, к сожалению, фильм не может ее получить. Сам господин Бланк, ее председатель, был озадачен, ведь даже политические фильмы с сильной коммунистической направленностью, а также фильмы, выпущенные в Третьем рейхе до 1940 года, получили титулы с самыми высокими оценками. В обоснование «Самоконтроль» критически указывал на частое использование съемок, сделанных скоростной кинокамерой. Но были шведы и представители других национальностей, которые придерживались другого мнения. Вот как охарактеризовала это газета «Свенска дагбладет»: «Репортаж поднят до уровня поэзии. Он показывает пути в новый мир кино, до сих пор еще не открытые. Эта симфония картин — поучительная документация, сочинена и составлена музыкально, как оркестровая партитура».
