Вечером я приветствовала Вальтера и Дитера на вокзале. Вайстрофферы любезно разрешили молодым людям остановиться у них. Машины, оказавшиеся в полном порядке, разместили пока в саду наших гостеприимных хозяев.
Бои вспыхивали все время. Проезд на юг был закрыт. По словам очевидцев, беспорядки там тоже не прекращались. Судоходство от Малакаля до Джубы прекратилось на неопределенное время. Несмотря на такое напряженное положение, Абу Бакр снабдил меня официальным письменным разрешением на съемки гор Нуба, а также на проезд нашего автотранспорта. Визы продлили. С нетерпением ждали мы конца суданской революции. Но после кажущегося затишья вновь разразилась буря. Новые бои разрушили летное поле — аэропорт пришлось закрыть. Среди мертвых и раненых — первые европейцы, госпитали переполнены. Иностранцы пребывали в депрессии и собирались уезжать. Вайстрофферы не оказались исключением.
В этой апокалиптической обстановке возникли первые серьезные разногласия между мной и обоими моими спутниками. Несмотря на неоднократные предупреждения нашего хозяина и мой строгий запрет, они отправились за почтой в город, где еще шли бои, и долго не возвращались. Стало темнеть. Мы подозревали самое страшное. Когда наконец очень поздно мои помощники все-таки пришли и я потребовала объяснений, они ответили надменным тоном, что мне вообще следует помалкивать и что они сами знают, что делать. Это неприятно изумило меня. Следовало бы сразу отказаться от их услуг. Когда я им об этом сказала, Вальтер и Дитер опять нагрубили мне. Неужели это те приятные молодые люди, так охотно помогавшие мне в Мюнхене, такие воодушевленные, что едут в африканскую экспедицию?! Что их настолько изменило?! Вайстрофферы посоветовали мне тут же расстаться с подобными попутчиками. Но удастся ли здесь быстро найти замену? Мое страстное желание как можно быстрее добраться до нуба сделало меня слепой и неосторожной. Я понадеялась, что такие бурные всплески эмоций больше не повторятся.
Вынужденный отдых в Хартуме имел и свою положительную сторону. За это время Ули чудом сумел переслать мне многое, чего еще недоставало нашей экспедиции: специальные фильтры, головку крутящегося штатива, сосуды с проявителем, приспособление для перемотки пленки и, что немаловажно, необходимые лекарства. Хотя экзаменационная сессия была в разгаре и я его, без сомнения, перегружала, Ули стремился помогать мне во всем. Я просила его сдать квартиру в аренду, позаботиться о моей матери, обсудить с адвокатом Вебером текущие судебные дела, извещать меня о новых финансовых поступлениях. Он был уполномочен распоряжаться деньгами, переводимыми из США, контролировать многие открытые счета.
В середине декабря в Судане воцарился порядок. Ни выстрелов, ни драк, вновь работает телефон, Дитер и Вальтер настроены мирно. Мы решили рискнуть и отправиться в путь. К счастью, необходимые материалы, заказанные мной у Роберта Гарднера, пришли из Рочестера вовремя. Теперь не хватало только оператора, но Абу Б акр помог мне и в этом. Он познакомил меня с одним способным суданцем. Казалось, после многолетних непреодолимых препятствий, мое желание — сделать фильм о нуба — скоро наконец исполнится.
Возвращение в Тадоро
Оставалась неделя до Рождества. В этот же самый день два года назад мне суждено было впервые переночевать здесь. И вновь я отдыхала под большим тенистым деревом, но на этот раз у меня было два собственных «фольксвагена» с добротным оснащением.
Нуба приветствовали меня еще более тепло, чем в прошлый раз, если такое вообще возможно. Опять рано утром вокруг места моего ночлега стояли радостные дети. Мальчики побежали к серибе, чтобы сообщить ринговым бойцам о моем возвращении. Уже через несколько часов пришли первые — Нату, Туками, Гумба, — они были в восторге от встречи со мной, принесли с собой подарки. Мы расположились на больших камнях под деревом, и я рассказала, что пережила за это время. Потом нуба исполнили мои любимые мелодии. И вновь меня приятно поразила их беззаботность. Вокруг царил глубокий покой. Суданские беспорядки до этих мест не дошли, воровства и убийств тут не было. Казалось, любимое занятие туземцев — смех, а сами нуба — счастливейшие люди из всех созданных Господом Богом.
Я тоже привезла для них подарки. Прежде всего табак и жемчуг, а заодно сахар, кофе, чай и даже молодые клубни картофеля, которые здесь обжигали и толкли. Мои друзья получали их иногда в обмен у арабов. Глоток крепкого кофе с большим количеством сахара был для них истинным наслаждением. За короткое время нуба соорудили две соломенные хижины: одну — для меня, а другую — для хранения многочисленных ящиков из нашего багажа. Вальтер и Дитер собирались, пока не наступит жара, спать в палатке. В своей маленькой соломенной хижине я повесила на стены новые африканские фотографии, а над кроватью — маленькую карточку матери. Нуба с любопытством расспрашивали меня об этих фото, особенно заинтересовавшись снимком мамы. Заметив, что мои глаза повлажнели, друзья тут же спросили: «Ангениба бите?» («Твоя мать больна?»). Молча, я кивнула. Было заметно, что эти люди мне искренне сочувствуют.
День ото дня становилось все жарче. Термометр уже показывал сорок градусов в тени. Нуба вырыли в земле глубокую яму, там хранились пленки при температуре не выше 27 градусов. Мы загородили погреб от света двойным слоем стеблей дурры и листвой.
Озабоченно наблюдала я, с каким нежеланием работали Вальтер и Дитер. Мне также казалось, что нуба им попросту безразличны. Тем не менее я попросила их отправиться в Кадугли за почтой. Уже вечером они вернулись и передали мне письмо от Ули. Пораженная, я прочитала, что маму из-за закупорки артерии положили в университетскую клинику.
«Попытайтесь сохранять спокойствие, — писал Ули, — на случай самого худшего прошу выслать соответствующую доверенность».
Теперь никто не мог меня остановить. Непреодолимый страх за жизнь матери побуждал к немедленным действиям. Ночью был составлен план работ для Вальтера и Дитера, собраны вещи. Я не могла даже предположить, насколько затянется мой отъезд, но ехать надо было обязательно, чтобы находиться рядом с самым дорогим мне человеком, пока не минует опасность.
Рано утром я покинула Тадоро. Мои спутники отвезли меня в Кадугли. Было 18 января 1965 года — день, который я никогда не забуду. Когда мы остановились у почты, мне подали телеграмму: «Мать сегодня ночью скончалась. Жди письма. Ули».
Я обессилела. Жизни без матери я себе не представляла. Четыре дня телеграмма пролежала на почте. Она умерла еще 14 января. Как страшно, что меня не было с ней в ее последние часы. Я поспешила отправиться на родину, чтобы проводить мать в последний путь.
Только через четыре дня мне удалось прибыть в Мюнхен. Ули встретил меня в аэропорту. Слишком поздно: двумя днями ранее маму похоронили. Друзья позаботились обо всем, постарались окружить ее любовью до последнего вдоха. Эта потеря оказала глубочайшее воздействие на всю мою дальнейшую жизнь. Единственную возможность заглушить боль я видела в скорейшем возвращении в горы Нуба, чтобы выполнить свою обязанность: спасти фильм. Если удастся, намеревалась взять с собой из Германии оператора, — суданец мог работать недолго. Свободным на тот момент оказался Герхард Фромм, молодой помощник кинооператора, которого порекомендовал мне Холынер. С помощью Абу Бакра он смог въехать в Хартум без визы.
