На следующий день мне предстояло встретиться с американскими кинодеятелями. Стояла великолепная осенняя погода, такая теплая, что все одевались по-летнему. Я бурно переживала увиденное в Нью-Йорке. Этот город поражал контрастами между бедностью и огромным богатством, архитектурой, от вида которой перехватывает дыхание, печалью Бронкса и бесчисленными роскошными ресторанами, витринами, полными драгоценностей на любой вкус и кошелек. Все это волновало, держало в напряжении.
Почти каждый час у меня происходила новая чрезвычайно важная встреча. Запомнились беседы с Ричардом Мераном Берсамом,
[522] профессором Нью-Йоркского университета, написавшим книгу о моих фильмах; с владельцем одного из самых крупных кинотеатров, «Карнеги-холл-синема», — Сидни Геффеном, побывавшим со мной в чешском баре, где я отведала самое лучшее жаркое из утки, подобного которому никогда не пробовала. Запомнилась и встреча с Питером Бердом,
[523] известным писателем-африканистом и фотографом, другом Мика и Бианки, пригласившим нас всех посетить его ферму в Найроби. Потом меня захотели повидать Стефан Ходоров и Джон Музилли, когда-то сделавшие обо мне телевизионный фильм. Далее вспоминаются часы, проведенные с Ионасом Мекасом,
[524] одним из родоначальников кинопоказа, демонстрировавшим в своем кинотеатре фильмы с технически максимально исполненным качеством. Он намеревался показать и мои картины.
Все эти и подобные им события ужасно волновали и захватывали, но наступил октябрь, а в ноябре я планировала уже добраться до нуба в Кау.
Мне очень повезло: именно здесь, в Нью-Йорке, произошла наша встреча с министром иностранных дел Судана Мансуром Халидом. Министр пообещал всяческую помощь и содействие в предстоящей и, вероятно, последней из моих африканских экспедиций, прежде всего — в приобретении транспорта.
Мы с Хорстом посетили «Фабрику» Энди Уорхола.
[525] Тамошняя атмосфера была на редкость динамичной. Мне пришлось довольно долго ждать, пока появился Энди. Он выглядел очень изящным, аристократическую бледность дополнительно подчеркивал темный костюм. Рядом с ним на поводке шла маленькая собачка. Нашу деловую беседу Вархол записал на магнитофон. Энди казался немного робким, а говорил медленно, почти монотонно. На его лице не отражались никакие эмоции. Вероятно, таким образом он защищался от людей, поскольку слишком многие видели в этом человеке культовую фигуру. Я долгое время поддерживала отношения с ним через Пола Мориссея,
[526] режиссера его фильмов и моего почитателя.
Телефонный разговор
Дома в Мюнхене царила обычная суета перед поездкой. За несколько недель следовало подготовиться к экспедиции, и эта процедура оказалась на редкость тяжелой и утомительной. От гор Нуба Кадугли находился на расстоянии двух-трех часов пути на машине, и там мы легко пополняли запасы продовольствия. Но в окрестностях Кау, куда мы отправлялись нынче, не было ничего, даже рынков для туземцев. Все необходимое нужно было брать с собой.
Во время наших сборов к путешествию неожиданно позвонили какие-то незнакомцы, интересовавшиеся юго-восточными нуба, среди которых оказался некий предприниматель по туризму, готовый хоть сейчас выехать в Кау. Мы недоумевали. Хорст, разговаривавший с этим мужчиной, попытался сразу же объяснить ему ситуацию, подчеркнув, что племя в Кау давно перестало придерживаться прежних нравов и обычаев, там уже открыли школу. Когда Хорст спросил предпринимателя, как тот получил информацию о туземцах, звонивший поведал, что совсем недавно прочел об этом в «Нойе Цюрхер цайтунг» интересный материал с фотографиями, в котором автор сообщал о скором закате юго-восточных нуба. Но на многих снимках, дескать, ясно видно, что туземцы еще в первозданном обличии, следовательно, поездка к нуба вполне может стать познавательной и интересной. Нам стало как-то не по себе после такого телефонного разговора.
Немного успокоившись, я выписала статью из Швейцарии, озаглавленную «Художники и бойцы» и подписанную неким Освальдом Итеном. Мне хотелось переговорить с ним о юго-восточных нуба, в цюрихской редакции любезно сообщили его адрес и телефонный номер.
Но Итена оказалось не так просто застать дома, пришлось, назвавшись вымышленным именем, разговаривать по телефону с его хозяйкой. Прежде чем я сумела объяснить причину звонка, она начала восторгаться своим жильцом. Освальд, дескать, привез из Судана превосходные фотографии, но вряд ли сумеет их опубликовать и продать, так как «эта Рифеншталь» портит ему весь бизнес, из-за альбома «этой Рифеншталь» им не интересуются серьезные издатели.
— Господин Итен — фотограф или ученый? — спросила я.
— Он учится и еще слишком молод, — сказала его хозяйка, далее поведав то, чему можно было только удивляться.
Ее жилец, вернувшись в этом году из путешествия по Судану, пожаловался, что «пресловутая Рифеншталь» побывала незадолго до него у юго-восточных нуба, где работала с большой съемочной группой, вооружившись огромным количеством высококачественного оборудования.
Полный бред и глупая ложь! Во всяком случае, в тот момент меня не кольнуло предчувствие, что некоторое время спустя этот студент распространит в прессе и даже в некоторых справочных материалах невероятно лживую информацию обо мне, попытается всюду оклеветать.
Снова в Судан
В начале декабря 1974 года, я вновь летела в Хартум. Мы договорились, что Хорст прибудет со всем багажом через неделю. На сей раз не хотелось злоупотреблять гостеприимством друзей, и для меня заранее забронировали номер в отеле «Судан». Едва прибыв в Хартум, я заболела: начались сильные желудочные колики и кожная аллергия, тело и лицо покрылись красными пятнами. Женщина-врач, немка, вылечила меня сильными уколами кальция. Когда прибыл Хорст, я могла уже вставать.
