Неприятно было и Петеру Шилле — не потому, что нуба голые, а потому, как они выглядели. Они невероятно себя обезобразили. Хотя я его подготовила к мысли, что тех нуба, каких я знала и фотографировала, уже почти нет, но никак не могла представить столь разительных перемен. Прошло не более двух лет, с тех пор как мы видели их в первозданном состоянии.
Когда мы проезжали через Ньяро, первую и самую красивую деревню, машину стали штурмовать подбегавшие нуба. Они меня узнали и кричали: «Лени, Лени!» Но как они выглядели! Их до смешного исказили нелепые предметы одежды и очки. В противоположность масакин-нуба они были назойливы и требовали от нас все, что мы имели, даже одежду. И все-таки их радость от встречи с нами была неподдельной.
В Кау мы отправились к омде. Он был, как и всегда, приветлив и сразу же пошел с нами на поиски подходящего места для стоянки. Вскоре объявились Джабор и Туте и предложили свою помощь. Уже через два дня вокруг нашего лагеря вырос забор и подходили другие нуба, чтобы с нами поздороваться. Суданские водители привезли с собой большую палатку, в которой распоряжались по-хозяйски. Однако было заметно, как некомфортно они себя здесь чувствуют.
Джабор и доктор Садиг, суданский врач в Кау, рассказали, что Джеймс Фэрис, американский антрополог, после многолетнего отсутствия вновь побывал здесь, намереваясь снять фильм. Но ему пришлось уехать, так и не получив разрешения на пребывание. Досадно было еще и то, что нам сообщил Джабор о Фэрисе: он как будто бы рассказал нуба в Нюаро, что я заплатила 80 фунтов за танец девушек в Кау, и то же самое рассказал в Кау, но про танец ньярцев. Я просто потеряла дар речи. Было совершенно ясно, что сами иностранцы все портят, если нуба за свою готовность фотографироваться получают деньги. Несмотря на то, что подобные снимки в большинстве случаев непрофессиональны, нуба хотят, даже если и не присутствуют на съемке, получить подачку. И с каждым разом денег требуют все больше и больше. Поэтому, прежде чем начать снимать, нам приходилось ждать неделями. Вместо денег мы дарили нуба масло, недешевое в Кау. Помогая доктору Садигу в уходе за больными, мы постепенно приобретали друзей, которые разрешали нам все фотографировать и проводить киносъемки. Только в исключительных случаях, когда не было больше масла, мы немного приплачивали, но не больше фунта. Если правда то, что нам рассказал Джабор о Фэрисе, — а едва ли была причина сомневаться в его словах, — то у антрополога появилось стремление со мной поквитаться. Он присутствовал в Америке при сенсационном успехе моих альбомов о нуба, его же выдающаяся научная работа о юго-восточных нуба, вышедшая в Англии небольшой книгой под заголовком «Нуба — личный состав вида», в то время была не очень известна. Он был настроен ко мне негативно, я уже прочитала в «Новостях недели» критику моего альбома. Два года назад я была в Кау и захотела доставить радость Джеймсу Фэрису, сняла нуба, с которыми он прежде работал: они рассматривают свои фотографии в его книге. Эти снимки я намеревалась выслать автору. Когда же ознакомилась с критикой моей работы, желание пропало.
Я также узнала, что один швейцарец, которого нуба называли Восвос, останавливался в Фунгоре и его часто видели вместе с Фэрисом. Этим человеком мог быть только Освальд Итен. Я не могла и предположить, что такую наглую ложь распространял обо мне этот молодой человек. Когда мы хотели навестить его в Фунгоре, чтобы в личной беседе выяснить все недоразумения, омда сказал, что Восвоса забрала полиция. К счастью, мои собственные документы были в полном порядке.
Между тем Хорст, Петер и Вульф намеревались обустроить наш лагерь как можно практичнее. Петер Шилле оказался отличным поваром, а Хорст и Вульф собирали кино- и фотокамеры.
Но перед самым началом работы нас повергло в ужас сообщение о прибытии двух переполненных автобусов с туристами. Однако, судя по всему, негативные изменения в жизни нуба произошли прежде всего из-за исламизации, а не из-за туристов или миссионеров, которых здесь никогда не было. Упрек, что виноваты мои фотографии, притянут за уши. То, что сейчас произошло у нуба в Кау, девять лет тому назад случилось у масакин-нуба. Намного раньше, чем первый турист посетил Тадоро и соседние селения.
Недовольство суданских властей вызывали туристы, приезжавшие без разрешения, обманом фотографирующие — здесь это было запрещено. Они подкупали омду или других важных шейхов деньгами или спиртным. Джабор знал, что туристы платили до 350 марок, чтобы посмотреть танец и исподтишка его сфотографировать. Как следствие, нуба приходили к нам с просьбой разменять купюры на мелкую монету.
После отъезда автобусов мы облегченно вздохнули. Когда омда рассказал, что в Фунгоре снова появился Восвос, мы решили поговорить, но в его глазах я увидела только холод и нежелание общаться. Разумной беседы не получилось. Швейцарец заявил, что я испортила нуба деньгами. Вполне возможно, он в это искренне верил, так как нуба стали хитрыми и каждому европейцу рассказывали, что «алемани», так они называли туристов, дают им много денег. Но, кроме того, Итена снедала зависть к успеху моих фотографий нуба. Как и у Фэриса, у него не было разрешения на съемки, и он снимал тайно, за что и был арестован суданской полицией.
К счастью, основные фото- и киносъемки я сделала два года назад. Теперь мне требовались лишь несколько дополнительных сцен и новые фотографии для «Гео». Сейчас жизнь туземцев очень изменилась, и не только внешне. В прежние времена через Кау редко проезжал грузовик, теперь же гораздо чаще можно было наблюдать машины с мужчинами и женщинами нуба, которых везли на работу. Часто они месяцами отсутствовали в деревнях. Из-за этого мы не встретили многих старых знакомых.
Когда мы приготовились делать съемки боя на ножах между нуба из Ньяро и из Фунгора, у Хорста камера была уже наготове, но нуба, больной проказой, спиной загородил объектив. Его подослал Освальд Итен. А другой нуба попытался помешать фотографировать мне. Вот так швейцарец решил нам отомстить.
На сей раз мы долгое время не видели омду. От доктора Сад ига и Джабора мы узнали, что нашего друга отвезли к губернатору Кадугли. То, что он рассказал после возвращения, лишило нас дара речи: губернатор велел омде вернуть все «подкупные» деньги, тысячи фунтов, которые два года назад заплатила Рифеншталь, чтобы без помех делать фотографии для своей книги. Какая подлая клевета! Бедный омда, не получивший от нас ни пиастра! Мне было его очень жаль. Он хорошо знал, кто распространял эту клевету, и хотел отомстить — со швейцарцем у него постоянно были ссоры, что подтвердил и доктор Садиг, переводивший разговоры. Не менее жестким был спор между Итеном и шейхом Фунгора, вновь потребовавшим от омды высылки швейцарца. В Фунгоре это привело к расколу нуба на два враждующих лагеря, и шейх был убежден, что в этом виновен Итен. Шейх боялся не потери авторитета, а прежде всего беспорядков в деревне.
Эти интриги и неприязненная атмосфера повлияли на мое решение завершить работу уже через четыре недели и без особых сожалений покинуть Кау. С удовольствием рассказала бы губернатору Кадугли правду о моих «подкупных» деньгах, но Петеру Шилле нужно было срочно возвращаться в Германию. Кроме того, я решила до отъезда еще раз навестить «моих» нуба.
