Книга Лени Рифеншталь. Мемуары, страница 40. Автор книги Лени Рифеншталь

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Лени Рифеншталь. Мемуары»

Cтраница 40

Наступал месяц лавин. Зепп Рист в своей роли метеоролога должен был спускаться на лыжах без палок; по сценарию, у него были обморожены руки. Для такой езды требовалось величайшее присутствие духа: перед расселинами нужно было поворачивать лыжи так, чтобы артиста при этом не сильно заносило вбок. Снимая одну из сцен с Ристом, мы увидели, как на заднем плане от основания скалы откололась гигантская глыба и грохоча с невероятной силой, обрушилась на наш ледник. Операторы с железным спокойствием продолжали работу, снимая, как за спиной Риста с большим шумом мчится лавина, а он спасается от нее. Нам бежать было поздно. По леднику катилась огромная масса льда, и можно было только молиться, чтобы лавина рассеялась, не дойдя до нас.

Снежная пыль становилась все плотнее. Никто не отваживался вымолвить ни слова. Напряжение спало лишь после нескольких минут тишины. Прошло почти четверть часа, пока мы снова смогли хоть что-то видеть. В этот день мы прекратили работу. Все уже по горло были сыты снежными приключениями.

Режиссер отыскал мощный ледовый карниз, который каждую секунду мог отломиться. Ничего подобного еще никогда не снимали на кинопленку. Малые ледовые карнизы можно было взрывать, но таких размеров — нет. Фанк дал Шнеебергеру поручение оставаться у камеры до тех пор, пока карниз не оторвется. Снежная Блоха час за часом не трогался с места, но потом ему все же пришлось на какую-то минуту отлучиться — бывает необходимость, которая сильнее нашей воли. И как раз в это мгновение лед рухнул. Шнеебергер в испуге выскочил из домика, метнулся к камере — но не мог же он снять уже свершившееся! Ему было не до веселья. Он буквально рассвирепел.

Настал день съемки моей последней сцены во льдах Монблана. Я должна была перейти по лестнице расселину шириной пятнадцать метров. Для большей выразительности режиссер выбрал очень глубокую трещину. Мне было страшно и хотелось увильнуть от съемки. Мои коллеги уже заключили пари, что я не пойду по лестнице. На таких пари меня, как правило, и можно было поймать. Боясь показаться трусихой, я на пути к расселине представляла себе, как это просто — перебежать по такой лестнице: я ведь подстрахована канатом и не могу упасть глубоко. Но вся загвоздка в этом коротеньком слове «глубоко». Можно упасть на глубину десяти — пятнадцати метров и разбить голову об отвесные ледяные стенки. Я пыталась прогнать эту страшную мысль и внушала себе, что не упаду, если не стану смотреть вниз.

Все было готово. По команде «Внимание, съемка!» сделав первый шаг, почувствовала, как лестница под ногами начинает вибрировать. Раскачивание становилось тем сильнее, чем ближе я подходила к середине. Ко всему прочему требовалось, чтобы, обернувшись назад, я прокричала что-то людям, следовавшим за мной. Я же собрала в кулак всю свою волю, чтобы от страха просто не упасть на лестницу. Но все обошлось, и Фанк заполучил последнюю сцену.

Вечером я листала книгу посетителей хижины. До этого мне не хотелось заглядывать туда, ведь в ней указаны несчастные случаи на Монблане и его ледниках. И я почувствовала, как в душе у меня рождается горячая благодарность за то, что некая счастливая звезда хранила нас от пополнения этой печальной альпийской хроники новым, хотя бы одним-единственным случаем.

«Бродяга с Монблана»

Когда мы еще производили последние съемки в районе Монблана, в каком-то иллюстрированном издании появились наши фотографии. Один берлинский старшеклассник, увидев эти снимки, страстно захотел пережить приключения вместе с нами. Он сбежал из школы, оседлал велосипед и, имея при себе всего двенадцать марок, добрался до хижины Дюпюи, но уже без единого пфеннига в кармане. Бедный юноша, в течение девяти дней крутивший педали от Берлина до Шамони, один-одинешенек перебиравшийся через расселины в леднике (от его башмаков остались не подошвы, а одно название), увидел на площадке лишь остатки продуктов, обрывки кинопленки и следы приземления самолета. Он пробыл в хижине два дня. Затем, полуголодный, вернулся в Шамони, где ему сказали, что мы работаем сейчас на другой стороне Монблана.

Найдя хижину Гран-Мюле, тихонько забился в угол и молча наблюдал за нами. Выглядел он бродягой, и мы не знали, что с ним делать. Фанк подарил ему пару башмаков — его подметки были подвязаны бечевкой. На следующий день юноше доверили носить поклажу, в этом качестве он заработал несколько франков. Съемки закончились, «бродяга с Монблана» снова сел на велосипед и поехал в Берлин.

Примерно через полгода горничная доложила мне, что у двери стоит молодой человек, называющий себя «бродягой с Монблана» и которому хотелось бы поговорить со мной. Я не могла припомнить, кто это мог быть. И вот напротив меня стоит хорошо одетый молодой человек, никак не похожий на искателя приключений. Он протянул мне рукопись с описанием пережитого им на Монблане и снова исчез.

Лишь прочитав эти страницы, я узнала, какой необычайный восторг овладел им и заставил вопреки воле родителей предпринять рискованную поездку. Текст был захватывающий, и мне понравилось, что он описывал ситуацию без прикрас.

Юноша оказался одаренным. Я поручила ему разбирать мою почту, с чем он справлялся так хорошо, что вскоре стал моим секретарем. Уже через год, при съемке «Голубого света», я смогла пристроить его учеником к Шнеебергеру. Он оказался талантливым и сделал неплохую карьеру не только в Германии, но и в США, где и поныне является признанным кинооператором.

Звуковое кино

В кино пришел звук. Это означало революцию. «Бури над Монбланом» уже снимались как звуковой фильм, но в трудных условиях высокогорья в 1930 году технически еще было невозможно работать с первым тяжелым звукозаписывающим аппаратом.

Новая техника потребовала полной перестройки производства. Сценарии создавались иначе, и при отборе актеров пришлось руководствоваться новыми критериями. Для некоторых мировых звезд это стало концом карьеры, поскольку у них был неподходящий голос. Киноактеры беспокоились о своем будущем, а многие неплохие артисты театра не умели говорить достаточно естественно, так как немецкое сценическое произношение заметно отличается от произношения в кино. Были и исключения. Так, Ганс Альберс в своем первом звуковом фильме, вышедшем еще до «Голубого ангела», имел большой успех. Ему с первого раза удалось то, чему иные из его коллег так и не научились, — говорить перед камерой естественно.

После возвращения с Монблана я немедленно подыскала хорошего учителя для постановки голоса. Коллеги порекомендовали выдающегося педагога господина Кухенбуха, сухопарого мужчину с птичьими чертами лица.

Мне доставляло большое удовольствие работать с ним. Ежедневно я брала уроки в течение часа — мне приходилось в основном проделывать многочисленные дыхательные упражнения. Трудности возникали с раскатистым «р». Я упражнялась и упражнялась, но не замечала почти никаких сдвигов и подчас приходила в отчаяние. Но и в данном случае подтвердилась пословицг «Терпение и труд — все перетрут». Действуя с усердием и упорством и, главное, с верой в успех, можно добиться многого. Так что при записи звука для фильма о Монблане у меня не возникло никаких проблем.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация