Наконец, в июне, были сняты последние кадры фильма о Гренландии. И все, кто стоял на лыжах, совершили самый чудесный в Швейцарских Альпах летний спуск от седловины Юнгфрау вниз по Алечскому леднику до покрытых цветами летних лугов.
Визит в рейхсканцелярию
После шестимесячного отсутствия в Берлине мне снова пришлось привыкать к большому городу и изменениям, произошедшим в Германии. О том, что Гитлер стал рейхсканцлером, мы узнали еще на перевале Бернина,
[207] но нам ничего не было известно о сожжении книг перед университетом, об антисемитской пропаганде и первых бойкотах евреев во всех городах. Я, охваченная беспокойством, была поражена до глубины души.
Я получила письмо от Манфреда Георге из Праги. Мой друг желал мне счастья и сообщал, что ему, как и многим другим евреям, пришлось эмигрировать, потому что работать в Германии стало невозможно. Он хотел переехать в США. И от Белы Балаша, с которым меня также связывали дружеские отношения, пришло похожее письмо, из Москвы. Он, убежденный коммунист, мечтал вернуться на родину, в Венгрию, но пока нашел убежище в России. Я плакала, держа в руках эти письма.
Все чаще я узнавала, что друзья и знакомые покинули Германию. Только Лубовски, жених моей подруги Герты, и Кон, известный врач-гинеколог, были еще в Берлине. Знаменитые артисты-евреи больше не выступали; уехали Макс Рейнхардт и Эрих Поммер. Какие страшные вещи, должно быть, здесь творились! Я совсем не понимала, что происходит. Что мне делать? С декабря я ничего больше не слышала о Гитлере и, естественно, о Геббельсе, чему была только рада. После того как фюрер оказался у власти, я не хотела иметь с ним никаких отношений.
После премьеры «Голубого света» прошло больше года. В Гренландии и позднее в Швейцарских Альпах у меня не было никакой связи с киностудиями, и потому я не могла воспользоваться успехом фильма. Все, что касалось «Голубого света», опрометчиво отдала в руки делового партнера Гарри Зокаля. За долгое время работы над фильмом «SOS! Айсберг» истрачен был весь гонорар, а мне еще нужно было выполнять обязательства перед собственной фирмой и выплачивать долг за квартиру. Но поскольку моя доля в прибылях от фильма составляла пятьдесят процентов, то я особенно не беспокоилась.
Когда я захотела поговорить со своим партнером, то узнала от господина Плена, его доверенного лица, что Зокаль тоже уехал — ничего удивительного, ведь он был наполовину евреем. Трудно было понять, почему он еще ни разу не поделился со мной прибылью, ни от проката в Германии, ни за рубежом. Фильм пользовался всемирным успехом. Я спросила у господина Плена:
— Вам господин Зокаль не оставил никаких денег для меня?
— Нет, — услышала я в ответ.
— А как же мне теперь получить их?
Господин Плен пожал плечами и ответил уклончиво:
— Господин Зокаль, конечно, попытается как-то урегулировать это из-за границы, но особых надежд нет. У налогово-финансового управления к нему претензия на сумму в двести семьдесят пять тысяч марок.
За этой печальной вестью последовала просто ужасная. На копировальной фабрике мне сказали, что Зокаль взял с собой оригинал отснятого и обработанного негатива. В отчаянии я пыталась разыскать Гарри. Я узнала, что он во Франции, но найти его там так и не смогла.
В те дни, пребывая в тяжелой депрессии, я вспомнила о сюжете, предложенном мне Фанком: «Мадемуазель Доктор». Шпионский фильм, действие которого разыгрывается в ходе мировой войны между Германией и Францией. Фанк предоставил мне ценный документальный материал. Сам он работал тогда вместе со шпионкой в германской контрразведке. Кличку Мадемуазель Доктор дали ей французы в знак признания деятельности, внушавшей им страх.
Я предложила сюжет киностудии УФА, тема произвела на всех сильное впечатление, студия выразила готовность включить фильм в свой план и финансировать его. Мне гарантировали право на участие в принятии решений во всем, что касается художественной стороны фильма. Написать сценарий поручили первоклассному профессионалу Герхарду Менцелю, с которым я уже успела переговорить, а в качестве режиссера мне хотелось пригласить Франка Визбара,
[208] с чем УФА весьма охотно согласилась.
Впервые после «Голубого света» я получила драматическую роль. Это было моей заветной мечтой.
И тут позвонили из рейхсканцелярии. Держа трубку в руке, я дрожала всем телом. Меня спросили, смогу ли я завтра в четыре часа прийти в рейхсканцелярию, для беседы с фюрером. Мне не хватило мужества сказать «нет». После такого длительного перерыва я побаивалась встречи с Гитлером. Став рейхсканцлером, он конечно же изменился.
На следующий день точно в назначенное время Гитлер ждал меня. На улице стоял безоблачный, теплый день. Я надела простое белое платье и достаточно скромно подкрасилась. На выходящей в сад террасе был накрыт чайный стол. Присутствовал только слуга, я не видела ни Шауба, ни Брюкнера.
Гитлер казался отдохнувшим и был таким же приветливым, как и при первой встрече год тому назад на Северном море.
— Садитесь, пожалуйста, фройляйн Рифеншталь.
Он подвинул мне стул, а сам сел напротив. Слуга налил чаю и предложил печенье. Я опустила глаза и, в отличие от прошлого раза, чувствовала себя скованной.
— Мы очень давно не виделись, — начал Гитлер, — если не ошибаюсь, это было в декабре прошлого года, перед тем как нам прийти к власти. Вы застали меня в один из моих тяжелейших дней. Я был близок к тому, чтобы пустить себе пулю в лоб.
Я все еще смотрела на чашку с чаем.
— Но судьба, — продолжал он, — благосклонна к тем, кто никогда не прекращает борьбу, даже если все выглядит безнадежно.
Я не отваживалась взглянуть на него.
— Когда партия распалась и меня покинули товарищи по борьбе, я не мог и предположить, что уже через полтора месяца победа сама падет к моим ногам, как созревший плод.
Он отпил глоток, посмотрел на меня и поинтересовался:
— А вы где были все это время, что делали?
Я все еще не произнесла ни слова, памятуя о судьбе Манфреда Георга и других моих друзей, вынужденных покинуть Германию. Как мне сказать об этом? В горле словно ком застрял. Но затем я преодолела скованность и сказала:
— В Германию я возвратилась совсем недавно. Была в Австрии и Швейцарии, где заканчивала съемки для фильма «SOS! Айсберг». Оказывается, здесь многое изменилось.
