Большую помощь нам оказывал советник правительства Гуттерер. Так, ему за сутки удалось обставить для нас мебелью пустующий дом в Нюрнберге и провести туда телефон. Каждое утро и каждый вечер мы собирались там, чтобы обсудить насущные проблемы. Кикебуш, директор картины, которого мы называли «отцом компании», знал всё. Сначала он распределил автомобили. Каждый оператор получил по машине с пропусками белого и красного цветов на ветровом стекле, которые позволяли нам свободно проезжать через все заграждения и посты, и, наконец, операторы и технический персонал получили нарукавные повязки. Если считать осветителей, операторов и звукооператоров, а также водителей, наша съемочная группа выросла до 170 человек.
Только теперь я смогла перейти к решению режиссерских вопросов. Каждый оператор ежедневно получал задание. Пришлось поломать голову, какими средствами можно поднять фильм над уровнем хроникальных съемок. Из речей, кадров прохождения войск торжественным маршем и множества однотипных мероприятий было нелегко сделать картину, которая бы не заставила скучать зрителей. Встраивать же в документальный фильм игровое действие было бы явной безвкусицей. Я не могла найти другого решения, как только фиксировать документальные события с разных точек. Самое главное, чтобы сюжеты снимались не в статике, а в движении. Поэтому я заставила кинооператоров упражняться в катании на роликовых коньках. В подобной технике тогда работали очень редко. Абель Ганс в своем «Наполеоне» первым успешно применил движущуюся камеру, но это был игровой фильм. Съемки документальных лент с подвижной точки тогда еще не практиковались. Я же хотела опробовать именно такой вариант, а потому во всех возможных местах велела уложить рельсовые дорожки. Чтобы получить особые оптические эффекты, мы даже собрались пристроить крохотный подъемник к флагштоку высотой в 38 метров. Сначала городские власти разрешения на это не дали, но с помощью Альберта Шпеера нам все же удалось добиться своего.
Не везде мы добивались того, чего хотели. Так, к дому, у которого Гитлер имел обыкновение принимать парады, мы пристроили временный балкон длиной десять метров и проложили по нему рельсы. Оттуда можно было получить первоклассные, снятые движущейся камерой кадры марширующих отрядов, но всего за несколько минут до начала штурмовики закрыли доступ к балкону. Пришлось нам перебраться на крыши.
Для съемки речи Гитлера перед отрядами гитлерюгенда я тоже придумала кое-что особенное и усердно осуществляла свой план. Чтобы оживить многочисленные однообразные речи, я велела уложить вдоль трибуны рельсы. Благодаря чему камера во время речи Гитлера могла на почтительном расстоянии перемещаться вокруг трибуны, с которой он выступал. Таким образом возникали новые, живые кадры.
Атмосфера в нашей съемочной группе была довольно доброжелательной, но случались во время работы и неприятности. Ожидание, что на этот раз будет легче, оказалось большим заблуждением. Бойкот и сопротивление были, возможно, еще сильнее. Ни один человек из кинохроники не подчинялся моим указаниям, но больше всего нам мешали люди у заграждений. Однажды штурмовики сбросили наш звукозаписывающий аппарат в кювет, потом разобрали рельсы, зачастую мне отказывали в доступе на те или иные мероприятия. Это настолько выводило из себя, что я несколько раз хотела все бросить. Но во время съезда не было никакой возможности пожаловаться Гитлеру.
Тем не менее в тот период я накопила важный для себя опыт. Оказывается у меня все-таки есть способности к съемкам документальных фильмов. Я ощутила привлекательность процесса создания ленты на основе реальных событий, не приукрашивая их. При всем накопившемся раздражении это чувство давало стимул выстоять. Иной раз группа оказывалась перед почти неразрешимыми техническими проблемами. Так, мы не могли снимать иностранных дипломатов, проживающих в поезде особого назначения, стоящем на запасном пути нюрнбергского главного вокзала: даже днем там было слишком темно. Тогда еще не было высокочувствительной пленки. Я предположила, что дипломаты с удовольствием захотят увидеть себя в фильме, и справилась, не будут ли они испытывать каких-либо неудобств, если поезд выведут из-под крыши. Все, без исключения, согласились. Не возражал, что было чуть ли не самым важным, и машинист. Поезд медленно вытянули с крытого перрона, и мы могли снимать при солнечном свете. Пассажирам это явно доставило удовольствие.
Но не всегда с дипломатами все проходило без сучка и задоринки. Для вечерних съемок закрытия партийного съезда перед «Немецким двором», отелем Гитлера, мы, не заботясь о чьем-либо разрешении, в максимальной спешке поставили прожекторы. Оркестр и дипломаты вдруг оказались ярко освещены — всего лишь на две минуты, потом лампы отключились. Я не знала, что это произошло по приказу Геринга, и дала команду: «Свет!» — последовал громкий протест. Их выключили окончательно. Что было делать? Один из сотрудников вспомнил, что у нас есть магниевые факелы. Я велела принести их и зажечь, но забыла об ужасном чаде, который они испускают при горении. В мгновение ока всё заволокло дымом, дипломаты, стоявшие рядом с оркестром, начали кашлять, некоторые даже побежали. Я слишком поздно поняла, что мы натворили, но в результате — серия живых кадров. Это меня утешило. Не ожидая грозы, готовой разразиться над моей головой, я как можно быстрее покинула площадь и ближайшим поездом уехала в Берлин.
Еще до начала отбора и сортировки снятого материала у меня состоялся принципиальный и неприятный разговор с господином Клитчем, генеральным директором УФА. Речь шла о престиже студии. Как я уже упоминала, УФА заключила с моей фирмой договор о прокате; в нем не оговаривалось, что копии должны изготавливаться на АФИФА, одной из копировальных фабрик, принадлежащих УФА, что само собой подразумевалось для фильмов, появляющихся в прокате «УФА-ферляй», со мной же был совсем иной случай. У меня были тесные связи с господином Гейером, и я обещала ему, что выполнять этот заказ будет именно он. Со времен «Голубого света» я чувствовала себя очень ему обязанной. Он всегда великодушно поддерживал меня и построил на своей территории специально для моей фирмы «Партайтаг-фильм» корпус с современными монтажными помещениями.
Значение копировальной фабрики я очень недооценила. Это я почувствовала, когда оказалась стоящей перед властелином УФА.
— Как вы только могли предположить, — напустился он на меня, — что копии фильма, под съемки которого УФА предоставила кредит, будут делаться у Гейера?
— Я понимаю, — ответила я, — что для киностудии УФА это неприятно, но, пожалуйста, поймите, я очень и очень многим обязана господину Гейеру — он поддержал меня в тяжелое время, а теперь оборудовал прекрасные монтажные.
Клитч резко прервал меня:
— Мы построим еще более современное здание. Кроме того, УФА готова выплатить фирме «Гейер» прибыль от изготовления копий, но мы не можем допустить, чтобы работы проводились сторонней фирмой.
По его лицу стекали струйки пота, у меня тоже. Я попала в очень затруднительное положение. Требование господина Клитча, конечно, было понятно, но, с другой стороны, я чувствовала себя не в состоянии нарушить обещание, данное ранее.
— Поговорите сами с господином Гейером, — вот все, что я могла сказать.
