— Вы не могли бы встать немного пораньше, чтобы быть в десять у фюрера?
Меня это приглашение немного испугало. Что бы оно могло значить? Мои друзья рассказали мне, что на австрийской границе стоят итальянские войска и что ситуация в Южном Тироле крайне взрывоопасна. Не потому ли Гитлер хотел поговорить со мной?
На следующее утро я была на площади Принцрегентенплац. Гитлер извинился за приглашение в столь ранний час.
— Я слышал, — сказал он, — что дуче пригласил вас к себе. Вы долго пробудете в Риме?
Я ответила отрицательно, но Гитлер вопреки моему ожиданию не стал говорить о дуче, а начал рассказывать о своих строительных планах, потом об архитектуре и разных архитектурных памятниках за границей, которыми он восторгался и, к моему изумлению, точно описывал их. Названия в моей памяти не сохранились. Все это не имело ничего общего с моим визитом в Рим. И лишь когда я уже хотела попрощаться, фюрер как бы мимоходом сказал:
— Дуче — человек, которого я высоко ценю. Я бы сохранил к нему уважение, даже если бы ему однажды довелось стать моим врагом.
Это было все. Он даже не попросил меня передать ему привет.
Я испытала облегчение оттого, что мне не нужно ничего говорить Муссолини. Гитлер поручил своему шоферу точно в заданное время доставить меня на своем «мерседесе» в аэропорт Обервизенфельд.
В Риме — самолет приземлялся еще в «Чампино» близ античной Аппиевой дороги — меня встретили члены итальянского правительства, некоторые из них были в черной униформе. Был даже Гвидо фон Париш, атташе по вопросам культуры итальянского посольства в Берлине; от него-то я дважды и получала приглашения. В машине он сидел рядом со мной и прошептал на ухо:
— Вы увидите дуче еще сегодня.
Вдруг мне подумалось, что речь, возможно, идет не об обычной аудиенции. Мысль отнюдь не успокоительная.
Уже через несколько быстро промелькнувших часов я входила в палаццо Венеция. Мне сказали, чтобы я обращалась к Муссолини «ваше превосходительство».
Тяжелые двери медленно раскрылись, и я вошла в зал. Далеко от двери стоял большой письменный стол, из-за которого Муссолини вышел навстречу. Он приветствовал меня и подвел к роскошному креслу.
Хотя дуче был не особенно большого роста, однако производил весьма внушительное впечатление. Сгусток энергии в униформе, но и немножко Карузо. Сделав мне несколько комплиментов, кстати, на удивительно хорошем немецком, он перевел разговор на мои фильмы. Я была удивлена, что он запомнил так много деталей. Он с трудом поверил тому, что опасные сцены в Альпах и Гренландии были сняты без дублеров, а также с восторгом отозвался о технике съемки. Потом он заговорил о «Триумфе воли».
— Этот фильм, — сказал он, — убедил меня в том, что документальные фильмы вполне могут быть захватывающими. Потому я и пригласил вас. Мне хотелось бы попросить вас снять документальный фильм и для меня.
Я с удивлением посмотрела на Муссолини.
— Фильм о Понтинских болотах, которые я хочу осушить, чтобы получить новые земли, — это для моей страны важное мероприятие.
— Благодарю вас за доверие, ваше превосходительство, но я должна сейчас делать большой фильм об Олимпиаде в Берлине и боюсь, что эта работа займет у меня добрых два года.
Дуче улыбнулся, встал и сказал:
— Жаль, но я понимаю, эта работа важнее.
Затем, обогнув стол, подошел ко мне, пристально посмотрел в глаза и патетически произнес:
— Передайте вашему фюреру, что я верю в него и в его призвание.
— Почему вы говорите это мне? — удивилась я.
Муссолини пояснил:
— Дипломаты, как немецкие, так и итальянские, делают всё для того, чтобы предотвратить сближение между мной и фюрером.
В это мгновение мне вспомнились напутствия моих австрийских друзей, и я спросила:
— Разве не возникнет никаких проблем с Гитлером из-за Австрии?
Лицо Муссолини помрачнело.
— Можете передать фюреру: что бы ни случилось с Австрией, я не стану вмешиваться в ее внутренние дела.
Хотя я мало что понимала в политике, смысл этих слов мне был совершенно ясен. Они значили ни больше ни меньше как следующее: Муссолини при известных условиях не будет препятствовать Гитлеру «присоединить» Австрию к Германии.
Едва я успела возвратиться в Берлин, как меня пригласили в рейхсканцелярию. Должно быть, итальянская сторона проинформировала Гитлера о моем отлете домой. В рейхсканцелярии господин Шауб отвел меня в небольшую комнату для аудиенций. Вскоре туда вошел Гитлер и приветствовал меня. Шауб еще не успел выйти, как фюрер предложил мне сесть, а сам остался стоять.
— Как вам понравился дуче? — спросил он.
— Он интересовался моими фильмами и спросил, не сниму ли я и для него документальную ленту об осушении Понтинских болот.
— И что вы на это ответили?
— Мне пришлось отказаться от этого предложения, так как я занята работой, связанной со съемкой летних Игр.
Гитлер взглянул на меня пронзительным взглядом и спросил:
— И больше ничего?
— Да, — сказала я, — он просил передать вам привет. После аудиенции я записала слова Муссолини и воспроизведу их слово в слово: «Скажите фюреру, что я верю в него и его призвание, скажите ему также, что немецкие и итальянские дипломаты пытаются воспрепятствовать дружбе между мной и фюрером».
При этих словах Гитлер опустил глаза, не сделав более ни одного движения.
Я продолжала:
— Потом я сказала нечто, чего мне, возможно, нельзя было говорить… — Тут я запнулась.
— Продолжайте, продолжайте, — подбодрил меня Гитлер.
Я рассказала ему затем о приветствиях дуче со стороны моих австрийских друзей. Гитлер посмотрел на меня с удивлением. Я пояснила:
— Я передала их дуче не буквально, не так, как они их выразили. Я только спросила, не возникнет ли между вами разногласий из-за Австрии, на что дуче ответил: «Можете сказать фюреру: что бы ни случилось с Австрией, я не стану вмешиваться в ее внутренние дела».
Гитлер зашагал из угла в угол. Потом с отсутствующим взглядом остановился передо мной:
— Благодарю, фройляйн Рифеншталь.
Освободившись от этой миссии, я покинула рейхсканцелярию с чувством огромного облегчения.
Едва я вошла в квартиру, как снова зазвонил телефон. У аппарата был Геринг.
— Я слышал, что вы были у фюрера, а до этого — в Риме у дуче, меня интересует, что сказал Муссолини.
— Ничего такого, что бы вас могло заинтересовать.
Геринг продолжил:
— Не согласились бы вы выпить со мной чашку чаю и немного побеседовать?
Квартира Геринга находилась в правительственном квартале, недалеко от Бранденбургских ворот. Он с гордостью стал показывать мне свои роскошно обставленные апартаменты, буквально напичканные антикварной мебелью, дорогими картинами и тяжелыми коврами. В этой роскоши я не вынесла бы ни одного дня. Геринг был в гражданской одежде и держал себя благосклонно-покровительственно. Я испытала неприятное чувство, потому что он называл огромные суммы, уплаченные за картины и мебель.
