Становится очевидным, насколько новый стиль Геббельса, мягкий и успокаивающий, соответствовал настроениям немцев в условиях затянувшейся войны. Хотя он воздерживался от обещаний и предостерегал против излишнего оптимизма, люди всей душой отзывались на его статьи, дававшие утешение и ощущение безопасности. После каждой передачи в министерство потоком шли тысячи писем из всех уголков страны, что еще раз доказывало умение Геббельса найти нужную струну и тронуть ее. 8 февраля 1942 года он мог с удовлетворением заявить: «Несколько дней назад газеты Соединенных Штатов вынуждены были признать, что все надежды сломить моральный дух немцев окончательно рухнули».
«Сегодня германский народ ведет себя намного достойнее, чем, например, во время наступления на Францию, – продолжал он. – Если по радио каждые три часа передают специальные сообщения о выигранных сражениях, не так уж трудно верить в победу. Но когда завоеванные территории приходится упорно защищать, когда руководство страны ежедневно сталкивается с новыми и новыми трудностями, тогда от народа требуется беспримерная сила духа. И германский народ привел замечательные доказательства своей нравственной силы и стойкости».
Разумеется, иногда «сила духа» немцев явно не дотягивала до «беспримерной». В статье «Открытый разговор» Геббельсу пришлось подбадривать немцев, впавших в уныние после очередного сокращения продовольственных норм. Тональность и смысл подобных обращений к населению вырабатывались заранее. Например, если урезались нормы выдачи хлеба, в то время как на несколько унций увеличивалось количество жиров, выдаваемых по карточкам, Геббельс требовал: «Я не желаю завтра видеть заголовки статей вроде «Жиров стало больше!». Затем он пространно объяснял газетчикам тонкости психологии при подаче неприятных известий. «Нет смысла создавать впечатление, что положение с продовольствием улучшается. Люди далеко не дураки и мгновенно раскусят ваш неуклюжий прием. Ваша же хитрость обернется против вас, если начать сообщение с приятной, но незначительной новости, чтобы подсластить пилюлю и затушевать принимаемые жесткие меры, которые скажутся на людях куда более серьезно. Поэтому лучше сообщить предельно откровенно: «Да, мы отлично представляем себе, как сокращение рациона ударит по вас, и не можем сказать, когда его отменят, но, с другой стороны, этот шаг совершенно необходим, потому что…» И здесь должно следовать объективное и вразумительное разъяснение, основанное на фактах, чтобы каждый читатель сказал себе: «Да, я понимаю, ничего не поделаешь».
В то же время Геббельс ополчался против Miessmacher и Kritikaster, которые упорно не желали чем-либо жертвовать во имя победы. «Особенно возмутительно то, что отдельные представители германского населения в тылу не желают замечать, что идет война… и начинают ныть и жаловаться, мол, табаку почти не выдают, а сами выкуривают одну сигарету за другой».
Он позволял себе одергивать немцев и отказывал в этом праве прессе Англии и Соединенных Штатов. «Вражеской пропаганде, которая тщетно пытается подорвать наше национальное единство и стойкость духа, не удастся даже оцарапать нам нос, тем более – поразить нас прямо в сердце», – уверенно писал он. В тот период пропаганда союзников вновь оказалась под градом ударов геббельсовской критики, и главным врагом вновь был Черчилль. «Он строит свою тактику на том, чтобы представлять прошлое в черных красках, а затем за сумрачным горизонтом настоящего открывать светлые перспективы будущего… На том он и строит расчет – не жалеть черной краски для прошлого, чтобы настоящее казалось лучше, чем оно есть на самом деле. Он признает, что положение неблестящее, но обязательно добавляет, что раньше оно было еще хуже». Геббельс писал эти строки 1 марта 1942 года, но 22 марта был вынужден сам воспользоваться рецептом Черчилля: «Было бы несправедливо и недостойно принижать наши блестящие достижения в ходе войны и пытаться создать впечатление, что самое худшее уже позади, а трудности, с которыми мы столкнулись прошлой зимой, не более чем детская игра».
Против Соединенных Штатов он пускает в ход свою тяжелую артиллерию. Некто Август В. Хальфельд работал некоторое время корреспондентом в Америке и по возвращении в Германию написал книгу под названием «Я видел США во время войны». Книга стала широко известна, естественно, не без помощи Геббельса. Но даже по его меркам она была вершиной дурного вкуса. В основном она содержала выпады против Рузвельта, который был описан как больной, находящийся на грани помешательства человек. Супружеская жизнь Рузвельта представлялась как цепь скандалов, дети – преступниками, правительство – неумелым и незнающим, а Адмиралтейство – сборищем растяп. Американцы выглядели нацией лентяев, автор отказывал им и в молодости, и в энергичности. Из этого пасквиля следовало, что во всех сферах американского общества первую скрипку играют евреи и негры, стремящиеся к власти. Соединенные Штаты так и остались колонией, утверждал Хальфельд, беззастенчиво выливая на страницы своей книги потоки лжи.
9
Весенне-летнее наступление немцев, истинное направление которого было приказано скрыть Геббельсу, не принесло желаемых результатов. Единственный, кто достиг успеха, был сам Геббельс. 6 ноября 1942 года выяснилось, что Сталин действительно поверил в наступление германских войск на Москву. Он сказал, что целью продвижения немецких армий в южном направлении было отвлечь насколько возможно русские резервные части от Москвы и, таким образом, ослабить московский фронт, чтобы облегчить нанесение удара, а вся перегруппировка германских войск делалась, чтобы окружить Москву и довести войну до окончательной победы еще до конца года.
Возможно, заявление Сталина и вызвало самодовольную улыбку Геббельса, но в остальном русские давали ему мало поводов для радости. Они оказались не только достойным противником вермахта, но также остроумно и умело противостояли германской пропаганде.
Еще с августа 1941 года передачи новостей по общегерманскому радиовещанию стали вдруг прерываться неизвестным голосом, который громко кричал: «Ложь! Все это неправда!» Затем следовали уничижительные комментарии к сообщению и поправки к сводкам командования вермахта. Весь штат немецкого радио охватывала паника. Они прекращали передачу новостей и запускали вместо них музыку. Но как только в музыкальных интервалах диктор пытался продолжить сообщение, снова звучал тот же голос и так же невозмутимо отпускал свои ядовитые замечания. Центральное радиовещание Германии волей-неволей прекращало передачу и просило слушателей переключиться на местные радиостанции.
Немецкие специалисты, которым было поручено найти «возмутителя спокойствия», установили, что источник находится в Москве. Каким-то образом русские нашли способ настроить свои передатчики на ту же волну так, что одна станция могла вмешиваться в радиовещание другой. Позднее русские научились имитировать голос Геббельса и даже Гитлера и передавали «их речи», которые на первых фразах звучали вполне достоверно, пока в них не появлялись откровенно пораженческие настроения.
Человек, стоявший за пропагандистскими уловками русских, был Соломон Абрамович Лозовский, заместитель наркома иностранных дел, слывший большим знатоком европейской политики. Не довольствуясь вмешательством в передачи официального германского радиовещания и пародиями на речи Геббельса и Гитлера, его дикторы позволяли себе обращаться к частным лицам в Германии. Делалось это следующим образом.
