Да, золотое время уходит, и нетерпение пилотов понять можно. Вот уплыл и апрель – отличный месяц для полетов в Арктике: на всем ее пространстве важно расплываются могучие антициклоны с крепким морозцем, тишиной и стерильной чистотой неба. Бывают, правда, и коварства: то откуда ни возьмись пурга нагрянет, то вдруг туманы накроют. А на высоте – небо как стеклышко.
Сталин, нужно думать, «выдерживал регламент» – ждал высадки ледовой экспедиции, но она изрядно запаздывала и состоялась лишь 21 мая.
В тот день на Северный полюс опустился ведомый экипажем знаменитого полярного летчика Михаила Васильевича Водопьянова огромный четырехмоторный воздушный корабль АНТ-6, известный в военных кругах как тяжелый бомбардировщик ТБ-3. Он доставил экспедицию научной дрейфующей станции – Ивана Дмитриевича Папанина, Эрнста Теодоровича Кренкеля, Евгения Константиновича Федорова и Петра Петровича Ширшова – к месту их «постоянной дислокации».
Кто еще до этого был на полюсе? Роберт Пири, пробившийся к цели в начале века на собачьей упряжке? То был великий, нечеловеческой воли подвиг отчаянного одиночки. Но полюс от этого визита понятнее и доступнее не стал.
А тут – целой гурьбой на прекрасной, как из сказки, машине.
Через неделю на полюсе стало совсем «тесно»: опытнейшие полярные пилоты, Василий Сергеевич Молоков, Анатолий Дмитриевич Алексеев и Илья Павлович Мазурук, привели еще три АНТ-6 с техническим оборудованием и продовольствием на целых два года жизни для полюсных зимовщиков.
Выждав после посадки Водопьянова всего 4 дня, пока папанинцы обустроятся и станут на вахту, Сталин 25 мая пригласил к себе, чтоб обсудить план предстоящих перелетов, Леваневского (который, кстати, никуда не собирался улетать), Чкалова и Байдукова. Зван был и Громов, но Михаил Михайлович действительно был еще в госпитале, задерживался на профилактических процедурах и в совещании участия не принимал.
С экипажем Чкалова все позиции обстояли, кажется, просто и особых вопросов не вызывали. Правда, Сталин попытался было пошатнуть уверенность экипажа в благополучном исходе перелета:
– Все же один мотор…
Но Чкалов нашелся:
– Один мотор – сто процентов риска. Четыре мотора – четыреста.
И все расхохотались. Пожалуй, эта вовремя сказанная прекрасная чкаловская шутка и решила исход вопроса.
Интересно, смутился ли тогда Леваневский? Но было ему не до шуток.
Он тоже заявил о своем твердом намерении лететь в Америку через полюс в этом году, но теперь уже на самолете ДБ-А и в составе все того же экипажа – с Левченко и… Байдуковым.
В зале наступила шоковая тишина. Помедлил и Сталин. Потом, взглянув на обмершего Байдукова, тихо спросил его:
– Как это понимать?
Георгий Филиппович уже пришел в себя и доложил, что он состоит в экипаже Чкалова и ни с кем другим лететь не намерен.
Это что ж, Леваневский все еще не знал, что Байдуков вошел в экипаж Чкалова и вместе с ним собирается лететь в Америку? Чудной вопрос. Да знал, конечно! Но мало ли у кого какие намерения? Давно известно: первым через полюс должен идти он, Леваневский. Так решил Сталин. Вождь всегда сохранял за ним это справедливое право. Как же может быть иначе? Значит, так и будет: сначала Леваневский с Байдуковым, а Чкалов, или кто там еще, – это потом.
Но поезд ушел. И на нем – Чкалов
Судя по всему, независимо от готовности Леваневского, Сталин с некоторых пор был уже заинтересован в лидерстве Чкалова. Все же на дворе бурлил 37-й неспокойный год. Страну сотрясали аресты «врагов народа», скоротечные расстрельные приговоры, массовые ссылки в Сибирь и на Север…
А авиация в те годы творила чудеса. Ее ошеломляющие достижения и рекорды поддерживали живой дух созидания советских людей, высвечивали свою родную Россию процветающей и могучей, помогали жить с верой в доброе будущее.
Так что тут не до претензий и турниров.
Для широких масс народа, для страны Сталину нужен был новый символ, так сказать, лидер прогресса в облике человека грядущего времени. И таким мог быть только Чкалов. Не Леваневский же и даже не Громов.
Интересно, знал ли Сигизмунд Александрович – не мог не знать, – что именно в то время состоялось решение Политбюро Центрального комитета партии «О ликвидации польских диверсионно-шпионских групп» и в стране уже шли аресты поляков. Их было арестовано около 18 тысяч. Брали всех подряд. Среди них был и командир кавалерийского корпуса Константин Константинович Рокоссовский, будущий Маршал Советского Союза.
Правда, этим «мероприятием» руководил уже не Ягода, а кровавый карлик Ежов. Но Леваневского не тронули. Так что потеря лидерства была для него не самым большим огорчением.
– А в каком состоянии самолет ДБ-А? – прозвучал вопрос Ворошилова.
– ДБ-А пока в работе, – отвечал ему Байдуков. – На нем идут серьезные доделки и продолжаются летные испытания. К дальнему перелету он еще не готов.
– Как это не готов? – воскликнул Ворошилов. – Ты ж с Кастанаевым на ДБ-А рекорды ставил – по скорости, по подъему грузов на высоту!..
– Так то в ходе испытательных полетов, а на дальность он не годится.
– Вот что, – резко вмешался Сталин, – вы покажите самолет товарищу Леваневскому, а уж он сам скажет – годится или не годится.
На том дискуссия и завершилась.
Чкалов получил право на перелет через полюс в Сан-Франциско в июне-июле, а Леваневскому был приоткрыт путь в Америку на более позднее время – в июле-августе, и то лишь предварительно, как бы условно, по состоянию ДБ-А.
Узнав, что Чкалов летит в Америку, Громов мгновенно выписался из госпиталя и по его просьбе 10 июня к вечеру был принят Сталиным.
Присутствовали все те же: Молотов, Ворошилов, из авиационных деятелей – Алкснис, Туполев, еще кто-то. В общем – Политбюро с приглашенными по делу лицами.
Громов просил разрешить перелет в Сан-Франциско и ему. Но это вызвало вопрос у Молотова (он, кстати, как полагалось председателю Совнаркома, и вел это совещание, точнее – заседание Политбюро, а Сталин прохаживался вдоль длинного стола):
– Зачем вам этот перелет, если туда летит Чкалов? – В голосе Молотова явно звучали не одобряющие громовскую затею нотки.
Да, действительно, если Чкалов долетит до Сан-Франциско, значит, будет «покорена Америка» и установлен мировой рекорд дальности по прямой. Какой же смысл повторять его Громову? А случись у него в пути летная неприятность, так и рекорд Чкалова будет омрачен!
Но Михаил Михайлович заявил, что, достигнув Сан-Франциско, он сможет пройти к Лос-Анджелесу, а если не будет возражать Мексика, то и дальше.
Сталина, видимо, заинтересовала такая драматургия перелета, и он, на минуту остановясь, спросил:
– А как вы думаете это осуществить?
– Очень просто, – ответил Громов. – Чкалов взлетит первым, а я за ним через полчаса.
