Позже, летом 1973 года, об этих майских и июньских диалогах со Сталиным Голованов сообщил на сборе военно-научного общества при Центральном Доме Советской Армии во время диспута по его книге «Дальняя бомбардировочная», подвергшейся, кстати, ожесточенной критике, которую Александр Евгеньевич, в свою очередь, отверг начисто.
Да, в первые послевоенные годы Сталин снова приблизил к себе Голованова и был к нему весьма благорасположен. Как усомниться в том, если однажды большой группе высших военных деятелей был преподнесен поразительный сталинский жест, адресованный лично Голованову.
Это произошло в середине марта 1946 года, в дни работы первой послевоенной сессии Верховного Совета СССР, в заседаниях которой принимал участие и Сталин. Пользуясь, так сказать, случаем, наши полководцы-депутаты решили запечатлеть этот немаловажный в их общественной жизни момент в обществе вождя, явившегося на сессию тоже в военной форме. В Георгиевском зале Кремля весь цвет советской военной элиты расположился перед фотокамерой четырехъярусным каскадом – в меру свободно и не очень придерживаясь неких норм «табели о рангах», однако первый ряд был укомплектован, что называется, по персональному определению – Ворошилов, Булганин, Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Буденный…
На крайние стулья усадили командующих родами войск: слева артиллерией – Воронова, а справа бронетанковыми войсками – Федоренко. В центре зияло свободное кресло для генералиссимуса.
Войдя в зал, Сталин одним взглядом окинул всех разом, бурно его встречавших, и вдруг, на миг остановив свой взор на фигуре Голованова, возвышавшейся во втором ряду справа, чуть отклонился в сторону, на ходу подправил стоявший с краю первого ряда стул, предназначенный для Федоренко, и молча указал на него Александру Евгеньевичу. Там Голованов и отображен – застыл для истории.
Ошеломляющая сцена! Такое попусту не проходит и имеет свои последствия – где со знаком плюс, а где и минус.
Дальняя авиация – это звучит гордо
А Новикова на каскаде не было. Во втором ряду, на левом крыле, сидел новый Главнокомандующий ВВС – таков отныне был его титул – генерал-полковник авиации Константин Андреевич Вершинин. Александр же Александрович, избранный депутатом Верховного Совета СССР, как и все другие, всего лишь в феврале, – 4 марта внезапно, без объяснения мотивов, был отстранен от работы и заодно отлучен от депутатства.
Какой там, к черту, «народный избранник», «депутатский иммунитет» и прочая законоукладная ахинея! Слово вождя – вот закон!
Дальнейшие события обрушивались на Новикова с методической предопределенностью.
16 марта постановлением Совета Народных Комиссаров за подписью Сталина была назначена комиссия по приему и сдаче дел ВВС во главе с заместителем наркома обороны Н. А. Булганиным (наркомом был Сталин). В ее состав вошли в основном те, кто еще недавно работал на постах командующих воздушными армиями под началом Новикова: Вершинин, Руденко, Судец, Голованов. Были фигуры и покрупнее: Маленков, Василевский… Постановление предписывало «бывшему командующему ВВС Новикову сдать дела, а Главнокомандующему ВВС тов. К. А. Вершинину принять дела по ВВС в течение двух недель.
Но еще до окончания работы комиссии, 25 марта, Новиков, обвиненный в принятии на вооружение заведомо недоброкачественной и недоработанной авиатехники, был снят с должности и, не получив другого назначения, оказался в подвешенном состоянии.
Между тем комиссия, особенно ее авиационная часть, работала неохотно, без „должного“ энтузиазма, видимо осознавая всю неловкость своего положения, роясь в делах еще недавнего и многолетнего, к тому же всеобще уважаемого начальника.
Исключением был Голованов. Фактически он руководил работой комиссии – был активен, привлек для более широкого охвата исследуемых дел крупную группу высококвалифицированных инженеров и сразу же, оценив ситуацию, поставил вопрос об изъятии из состава ВВС 18-й воздушной армии и преобразовании ее в самостоятельную структуру. Процедура не затянулась: 6 апреля 1946 года состоялось постановление Совета министров об образовании Дальней авиации Вооруженных сил СССР в составе трех воздушных армий. Их авиационные корпуса, дивизии и полки получили статус тяжелобомбардировочных. Командующим Дальней авиацией был назначен А. Е. Голованов.
Казалось – куда теперь спешить? Прежний командующий ВВС с должности снят, новый Главнокомандующий назначен и уже приступил к работе, решен вопрос и о создании Дальней авиации. Но Сталин торопил, а комиссия опаздывала и в заданные сроки не укладывалась. Пришлось Булганину писать объяснительную записку и просить продлить срок до 10 апреля. Сталин согласился, подтвердив эту дату собственноручной резолюцией.
Многостраничный, громоздкий и страшный по содержанию акт, больше напоминавший приговор, по которому сразу же можно было вести на расстрел, был наконец оформлен и подписан. Но не всеми. Генерал-полковник авиации С. И. Руденко наотрез отказался его подписывать, не соглашаясь ни с трактовками главных обвинений, выдвинутых против Новикова, ни с выводами акта. Булганин, вызвавший к себе Руденко, в крутом разговоре потратил немало времени, чтобы предостеречь Сергея Игнатьевича от серьезных для него последствий такого демарша.
Акт пришлось подписать.
Любопытно, что рядом с Булганиным во время той беседы находился маршал Г. К. Жуков. Он не вмешивался в разговор, и трудно сказать, догадывался ли Георгий Константинович, чем для него кончится вся эта затея с низвержением Новикова?
15 апреля акт был доложен Сталину. 22 апреля на заседании секретариата ЦК ВКП(б) „за антигосударственные действия, направленные против советской авиации“ (ничего себе формулировочка?) Новиков заочно был исключен из партии.
А поздним вечером 23 апреля на квартире Новикова раздался телефонный звонок. Вершинин сообщил, что внизу его ждет машина и что он должен сейчас же явиться в Кремль. Новиков все понял и попросил Константина Андреевича побеспокоиться о его семье. В трубке зазвучали гудки.
Внизу, за порогом дома, Александра Александровича мгновенно скрутили, втолкнули в машину и увезли на Лубянку. В тот же день семью изгнали из квартиры: жену – в Сибирь, детей – к случайным людям, в коммуналку.
На Лубянке оказался министр авиапромышленности Шахурин и целая группа заместителей и помощников командующего ВВС. Каждый получил свой срок. Новикову Сталин отмерил пять лет. Позже добавил еще год.
Через неделю, 30 апреля, обессиленный непереносимыми пытками и истязаниями, Александр Александрович поставил свою подпись под заранее состряпанным чудовищно тупым по изложению и безграмотным по правописанию письмом на имя товарища Сталина. В нем содержался злобный наговор на маршала Г. К. Жукова.
Вот оно, самое главное!
Об авиатехнике на допросах разговора почти не шло. Больше Новикова не трогали до конца отсидки. Начинался этап гонения на Жукова.
Вот такая цепь драматических событий разыгралась в первую послевоенную весну на кремлевско-лубянских холмах.
