Разные мысли лезли в голову. Меня вдруг снова стало клонить в сон. В полном оцепенении я осознал, что мне не удастся долететь до Рабаула. В моем состоянии это было просто невозможно. Я даже не смогу добраться до острова Бука, находящегося на 300 миль ближе. На несколько минут мной овладело острое желание начать пикировать и на полной скорости рухнуть в море, избавив себя тем самым от всех проблем.
Что за идиотская мысль! Я попытался стряхнуть с себя оцепенение. Я стал бранить себя: тебе не пристало так умирать! Если тебе суждено умереть, то ты должен уйти по-мужски. Ты ведь не зеленый новичок, не умеющий сражаться. Мысли путались, но я осознал, что, пока способен управлять самолетом и лететь, я должен сделать все возможное, чтобы забрать с собой еще одного или несколько врагов.
Я вел себя глупо, но не мог избавиться от мысли, что сыграю на руку противнику, если, смирившись с неизбежным, просто направлю свой самолет в море. Я хорошо знал цену победам в воздушных сражениях. Если мне суждено умереть, то почему мне не погибнуть в бою? Почему я должен уйти один?
Я перестал связно мыслить. Где истребители противника? Я посылал проклятия и кричал: «Ну, где вы? Вот он я. Давайте, сражайтесь со мной!»
Несколько минут я, словно помешанный, буйствовал в кабине. Постепенно я стал приходить в себя, мало-помалу осознав всю нелепость и бесполезность своих действий. Я вдруг понял, как мне повезло, что я остался живым. Мне и раньше приходилось бывать в переделках. Пули много раз свистели всего в нескольких дюймах от моей головы. Что же со мной сейчас случилось? У меня есть шанс выжить! Зачем отказываться от него? И мне вдруг страстно захотелось жить, захотелось добраться до Рабаула.
Первым делом, понял я, мне нужно проверить рану. Я все еще не знал, куда и насколько серьезно я ранен. Обретая уверенность, я начинал действовать осмысленно. Но я по-прежнему не мог пошевелить левой рукой. Взмахнув правой рукой, я сбросил с нее перчатку.
Я с опаской поднес руку к голове. Ощупывающие шлем пальцы стали влажными и липкими. Я понял, что это кровь. Вскоре пальцы нащупали в теменной части головы разрез на шлеме. Рана оказалась глубокой, вокруг нее запеклась кровь. Я принялся ощупывать рану. Насколько она глубока? Пальцы наткнулись на что-то твердое. Мне стало страшно смириться с правдой. Я уже глубоко запустил пальцы внутрь. Этим чем-то «твердым» могли быть только кости моего черепа, который раскроила пуля. От этой мысли мне стало еще хуже. Мне вдруг вспомнилось то, что я читал о полученных в бою ранениях. Мозг не чувствует боли. Возможно, застрявшая пуля вызвала паралич левой части моего тела. Соображал я туго. Способен ли, находясь в кабине поврежденного самолета, полуслепой и полупарализованный человек, запустивший пальцы в рану на голове, мыслить здраво? Я понимал, что произошло, чувствовал кровь, сочащуюся из дыры в голове, но уверен, что так до конца и не осознал всю серьезность положения.
Я провел пальцами по лицу. Оно опухло, на нем тоже была кровь, я нащупал висевшие клочьями куски кожи.
Двигатель самолета продолжал ровно гудеть. Мало-помалу в голове у меня прояснялось. Я начинал действовать все более осмысленно. Я принюхался. Запаха бензина не чувствовалось, значит, двигатель и топливные баки не пострадали. Это стало первой радостной мыслью за все время. С неповрежденными топливными баками и надежно работающим двигателем истребитель способен был пролететь большое расстояние. Ветер усилился, его порывы били мне в лицо. Прищурившись, я попытался рассмотреть, что творится впереди. Переднее ветровое стекло исчезло. Неудивительно, что ветер с такой силой врывался в кабину, он проникал сюда со скоростью более 200 миль в час. Я чувствовал, как кровь на лице начинает подсыхать. Но кровь из раны на голове продолжала сочиться. Надо чем-то заткнуть рану, понял я, иначе я вскоре снова потеряю сознание, на этот раз от потери крови.
Внезапно я ощутил острую боль. Правый глаз! Он начал дергаться от нарастающей боли. Я дотронулся пальцами до глаза и сразу отдернул их. Боль становилась нестерпимой. Вновь положив на глаз руку, я понял, что ничего им не вижу. Я ослеп на один глаз!
У каждого пилота истребителя в карманах летного комбинезона всегда находились четыре пачки бинта. Я вытащил одну из них и, разорвав зубами упаковку, попытался смочить слюной конец бинта. Во рту не было слюны! Мне дико хотелось пить, во рту пересохло.
Продолжая покусывать и жевать конец бинта, мне все-таки удалось смочить его. Сдвинувшись в сторону от порывов ветра, я протер левый глаз влажным бинтом. Это помогло! Мало-помалу я обрел способность видеть и через минуту уже мог рассмотреть концы крыльев. Я облегченно вздохнул.
Но продлилось это недолго. Прислонившись к спинке кресла, я ощутил острую головную боль. Боль подкатывала волнами. Несколько секунд я ничего не чувствовал, а затем мне вдруг начинало казаться, что кто-то наносит удары молотом по черепу. Не теряя времени, я приложил бинт к ране на голове, но стоило мне убрать руку, как ветер сорвал его и унес через разбитое стекло.
Мной овладело отчаяние. Как мне забинтовать голову? Я должен остановить кровь. Левая рука не действовала, я мог пользоваться только правой. Но ею нужно было держать ручку управления. Ревущий в кабине ветер лишь осложнял мое положение.
Я достал из кармана еще одну пачку бинта. Едва я успел положить ее на колени, как ветер ее унес. То же самое случилось с третьей и четвертой. Что мне оставалось делать? Я обезумел от отчаяния. Головная боль усиливалась, болезненные толчки становились все сильнее и сильнее.
Шея у меня была замотана шелковым шарфом. Я развязал узел и зажал один конец шарфа под правой ляжкой, чтобы ветер не унес его. Затем достал складной нож и, держа его зубами, открыл лезвие. Шарф развевался на ветру. Правой рукой с зажатым в ней ножом я поднес другой конец шарфа ко рту и, стиснув его зубами, отрезал кусок. Ветер унес его. Я отрезал от шарфа кусок за куском, но ревущий ветер уносил их из кабины. Я не знал, что мне делать. Отчаяние вновь овладело мной. Я бился над решением этой проблемы. Остался всего один кусок шарфа.
Ну конечно! Мне следовало догадаться раньше. Чтобы избавиться от порывов ветра, я наклонился и стал запихивать под шлем кусок шарфа, накладывая его на рану. Но вскоре мне пришлось выпрямиться. В согнутом положении боль становилась нестерпимой.
В конце концов я зажал под коленкой ручку управления и стал удерживать самолет в одном положении. Затем зафиксировал рукоятку газа, заставив работать двигатель на максимальных оборотах. Когда я потянул ногой ручку на себя, самолет стал уверенно набирать высоту. Теперь пусть и с трудом, но я мог управлять самолетом.
На высоте 1500 футов я сбросил газ и вернул самолет в горизонтальное положение. Затем сбросил с кресла подушку сиденья, чтобы находиться как можно ниже и тем самым избавиться от порывов ветра. Удерживая ногой ручку управления, я соскользнул с кресла и, встав на колени, попытался загородиться подушкой сиденья от ветра. Медленно мне удалось просунуть кусок шарфа под шлем и наложить его на рану. Я понятия не имел, сколько это заняло времени, казалось, прошла целая вечность. Рассмотреть происходящее снаружи я не мог, внезапно самолет, попав в восходящий воздушный поток, резко дернулся и лег на крыло. Если истребитель потеряет управление, то я погиб. Я не мог дотянуться до педали руля высоты.
