К счастью, мы прибыли на Иводзиму в период временного затишья боевых действий. Лишь за день до нашего прибытия остров содрогался от взрывов тысяч снарядов, выпущенных из орудий соединения американских кораблей, находившихся в открытом море. Сейчас они вернулись к Сайпану и занимались методичным разрушением расположенных на этом острове оборонительных сооружений.
Три дня война обходила Иводзиму стороной. Этот остров отнюдь нельзя назвать местом, где здравомыслящий человек захотел бы добровольно оставаться. Островок был таким же мрачным, враждебным и неудобным, как Рабаул. Но мы были предоставлены сами себе, и, пользуясь временным затишьем, купались в горячих источниках, бурлящих среди скал в разных концах острова.
Никогда еще война не казалась нам такой странной. Мы уже знали о сокрушительном поражении нашего флота в морском сражении у Марианских островов и гибели почти всех летчиков, пилотировавших базировавшиеся на авианосцах самолеты. Не приходилось сомневаться, что благодаря своей мощи силы американцев, осуществляющие вторжение при поддержке сотен самолетов и тысяч тяжелых корабельных орудий, вскоре полностью уничтожат наши находящиеся на Сайпане войска. А мы тем временем принимали горячие ванны на Иводзиме.
Наши офицеры приходили в отчаяние. Они слишком хорошо понимали, как необходима сейчас помощь Сайпану. Но что они могли поделать? Массированный налет наших истребителей вряд ли мог что-то кардинально изменить, ибо Сайпан лежал почти в 600 милях к югу от Иводзимы. С другой стороны, мы не могли сидеть сложа руки, когда гибли наши товарищи. Но было и еще одно соображение. Если бы мы оставили Иводзиму без прикрытия истребителями, готовыми по тревоге подняться в воздух, американцы могли – за время отсутствия прикрытия с воздуха – нанести удар по обороняющим остров войскам и прорвать их слабую оборону.
В конце концов было решено, что истребители останутся, а бомбардировщики нанесут удар по американским кораблям, курсирующим в прибрежных водах Сайпана. Налеты предполагалось проводить ночью, группами из восьми-девяти бомбардировщиков без прикрытия истребителями.
Я наблюдал за несущимися по взлетной полосе самолетами, чьи крылья и фюзеляжи озаряли голубые всполохи выхлопов, и в памяти всплывали дни, проведенные в Лаэ. Теперь мне становилось понятно, что побуждало экипажи американских бомбардировщиков, которые днем и ночью без прикрытия наносили удары по Лаэ, бросать вызов десяткам наших истребителей.
Теперь эта картина представала передо мной с обратной стороны, но все было намного хуже. Тогда, в начале 1942 года, американские двухмоторные бомбардировщики, вступая в бой, имели шанс уцелеть. С нашими бомбардировщиками все обстояло иначе. Стоило истребителю противника на пару секунд поймать в прицел наш бомбардировщик или стоило осколкам зенитных снарядов попасть в его фюзеляж, и самолет, превратившись в пылающее крошево обломков, падал в воду.
Часы, отделявшие каждый вылет от возвращения уцелевших бомбардировщиков, казались вечностью. Наши летчики мужественно выполняли свою работу и уничтожили несколько целей. Но какое это имело значение? Это были комариные укусы.
Каждую ночь всего лишь один или два изрешеченных пулями самолета с трудом добирались до Иводзимы. Экипажи изнемогали от усталости, у летчиков больше не было сил смотреть, как самолеты их товарищей падают в море, так и не успев долететь до места нанесения удара. Те немногие, кто возвращался на остров, рассказывали об атаках американских истребителей, безошибочно находивших их в кромешной темноте, и заградительном огне с кораблей, от которого становилось светло, как днем. Яркие вспышки разрывов и паутина трассирующих очередей казались огненной стеной, преграждавшей им путь для захода на цели.
Спустя несколько дней на острове практически не осталось двухмоторных бомбардировщиков. Тогда в бой были брошены одномоторные бомбардировщики-торпедоносцы «Джилл», предпринявшие попытки нанесения торпедных ударов с небольшой высоты. Повезло им ненамного больше, чем их предшественникам.
24 июня установившееся на Иводзиме затишье закончилось. В 5.20 утра оглушительный рев сирен воздушной тревоги разорвал тишину. Радары дальнего слежения обнаружили в 60 милях к югу несколько крупных групп самолетов противника, быстро приближавшихся к острову.
Все находящиеся на острове истребители – более восьмидесяти машин – быстро поднялись в воздух с обеих взлетных полос. Механики отбуксировали уцелевшие бомбардировщики в укрытия.
Началось! Вскоре мне предстояло оказаться вознагражденным за долгое ожидание. Я снова в самолете, через несколько минут, ощутив вкус настоящего боя, я пойму, не утратил ли я своего мастерства.
Нижняя кромка облаков находилась на высоте 13 000 футов. Истребители разделились на две группы, сорок машин поднялись выше слоя облаков, а сорок других – где находился и я – остались под облаками.
Едва я успел закончить набор высоты, как из облаков выскочил истребитель противника, с тянущимся за ним длинным шлейфом огня и черного дыма. Мне удалось лишь мельком взглянуть на истребитель: это была машина нового типа, судя по широким крыльям и тупому носу «Грумман Хеллкэт», о котором я так много слышал. Я круто развернулся и посмотрел вверх… Из облаков появился еще один «грумман», который вертикально пикировал, оставляя за собой шлейф дыма.
Вслед за дымящимся истребителем вынырнули несколько десятков отвесно пикировавших вражеских самолетов. Сорок наших Зеро повернули и стали набирать высоту, чтобы встретить противника. Американские пилоты не стали медлить, «грумманы» с ревом понеслись в атаку. Вскоре самолеты, рассредоточившись, вступили в яростные схватки, то взмывая под облака, то снижаясь почти до уровня воды.
Я, сделав петлю, взмыл вверх и вышел в хвост истребителю противника, дав очередь, как только самолет появился у меня в прицеле. Тот, выполнив переворот, отскочил в сторону, и моя очередь прошила воздух. Я стал по спирали набирать высоту, сокращая расстояние, чтобы иметь возможность точнее прицелиться. «Грумман» тоже попытался выполнить вираж – мне именно это и требовалось, брюхо самолета на мгновение появилось в моем прицеле, и я выпустил вторую очередь. Снаряды один за другим прошили фюзеляж. В следующую секунду облако черного дыма окутало самолет, и он, потеряв управление, стал быстро падать в море.
Повсюду вокруг, куда бы я ни смотрел, были видны истребители, длинные шлейфы черного дыма, языки пламени и взрывающиеся самолеты. Я зазевался. Прямо у меня под крылом мелькнула трассирующая очередь, я машинально толкнул ручку управления влево и, выполнив переворот, зашел противнику в хвост и открыл огонь. Промах! Он, спикировав, ушел от меня так быстро, что я даже не успел последовать за ним.
Я клял себя за допущенную оплошность, проклинал свой ослепший глаз, из-за которого обзор для меня сократился почти наполовину. Быстро сбросив с себя затруднявшие движение лямки парашюта, я освободил свое тело с тем, чтобы иметь возможность поворачиваться и хоть как-то компенсировать потерю бокового зрения.
Времени смотреть по сторонам не осталось. С полдюжины «грумманов» повисли у меня на хосте, занимая позицию для стрельбы. Яркое пламя озарило их крылья, когда они открыли огонь. Еще один переворот влево – очень быстрый, – и трассирующие очереди прошли мимо, не причинив мне вреда. Шестерка самолетов пронеслась рядом с моими крыльями и, резко взмыв вверх, повернула вправо.
