Мимо промелькнул «хеллкэт», оставив небольшую щель в ряду круживших истребителей. Я сделал переворот и, толкнув вперед ручку управления, стал на полной скорости пикировать в спасительную тучу. Оглянувшись, я увидел следовавших за мной ведомых. На несколько минут окружающий мир сошел с ума. Я ничего не видел, а резкие порывы ветра бросали мой Зеро из стороны в сторону. Но вскоре все закончилось. Я вырвался наружу, истребитель вновь стал слушаться меня. Обернувшись, далеко внизу под собой я увидел своих ведомых, чьи самолеты, вырвавшись из облачности, вошли в штопор. Через несколько секунд они справились с управлением и стали набирать высоту, приближаясь ко мне.
Истребителей противника в небе не было. Мы оторвались от них.
Какая ирония! Мы ушли от превосходящего противника и спаслись лишь для того, чтобы умереть. Построившись клином, мы снова повернули к югу. Оторвавшись от вражеских самолетов, мы испытывали облегчение, но ближайшее будущее восторгов у нас не вызывало.
По мере нашего приближения к флоту противника тучи стали сгущаться. Вскоре просвет между нижним фронтом облачности и поверхностью океана не превышал 700 футов.
Проливной дождь колотил с такой силой, что время от времени Зеро под тяжестью низвергающейся сплошной лавиной воды начинал опасно крениться на крыло. Тучи все ниже и ниже прижимали нас к океану. Мы продолжали постепенно снижаться, стараясь держаться на высоте нижней кромки облачности. Вскоре мы оказались всего в 60 футах от поверхности воды, покрытой белой пеной бурунов.
Шторм набирал силу. Рев ветра заглушал шум работающего двигателя. Зеро содрогался от обрушившихся на его фюзеляж и крылья потоков воды. Сквозь сплошную пелену дождя, заливавшего стекло кабины, ничего не было видно.
Ниже спуститься мы не могли. Сейчас мы были слепы. Вокруг себя я видел лишь стену дождя, прижимавшего нас к поверхности океана, которую невозможно было разглядеть. Еще несколько футов, понял я, и мы врежемся в воду. Прошло тридцать минут. Шторм не утихал. Ничего кроме сплошной пелены дождя по-прежнему не было видно. Судя по карте, мы уже должны были находиться над кораблями противника. Но огромного флота нигде не было видно.
Небо начинало темнеть. Был уже восьмой час. Я встревожился. Даже если мы прорвемся сквозь ливень, быстро наступающая темнота скроет от нас флот противника. Ночи в этом месяце были безлунными.
Мне требовалось быстро принять решение. Продолжай мы двигаться вперед, не видя поверхности океана и пытаясь «на ощупь» отыскать путь, у нас бы вскоре закончилось горючее и мы бы рухнули в воду без всякой надежды на спасение. Бессмысленная и бесцельная смерть…
Оглянувшись, я посмотрел на два державшихся у меня в хвосте истребителя. Что будет с их пилотами? Они следовали за мной, готовые беспрекословно повторить любое мое действие. Стоило мне на полной скорости направить свой самолет в воду, и через считаные секунды они бы спикировали вслед за мной. Их судьба находилась в моих руках, и от этого мне было не по себе.
Какой смысл продолжать? Направить самолет в океан, и пусть оставшиеся на Иводзиме считают, что мы либо добрались до кораблей противника, либо нас сбили по пути? А честно ли будет так поступить?
Нет! Я проверил показания компаса и, описав широкий круг, повернул, ведомые не отставали от меня. Я даже не подозревал, где мы сейчас находимся. Мы вслепую пробивались сквозь тучи и наверняка сбились с курса. Мы могли находиться где угодно… Даже повернув на 180 градусов, могло оказаться, что мы следуем на юг, а не обратно к Иводзиме.
Мне вспомнились слова капитана Миуры: «…вы должны все вместе пикировать на вражеские авианосцы!»
Я чуть не повернул назад, чтобы отправиться на поиски кораблей. Ведь я все еще был офицером Императорского военно-морского флота, где приказ являлся святыней. Даже если бы нам удалось вернуться назад, как бы я посмел смотреть в глазу командиру, пославшему меня на это задание?
Мне приходилось бороться с собой. Я мучился, проклиная себя за нерешительность. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю что выбрал единственно верный путь. Но даже сегодня я не в состоянии описать, чего мне тогда стоило подавить в себе воспитанный годами жесточайшей дисциплины инстинкт, требовавший выполнения приказа. В те страшные секунды в кабине своего Зеро мне все же удалось сломить себя, нарушив священные традиции.
Даже если бы мы трое нашли корабли противника, даже если бы нам удалось прорваться сквозь прикрытие истребителей и удачно спикировать, чего бы мы добились? Три наших небольших легких самолета не имели бомб, а взрыв боезапаса пушек и пулеметов не вызвал бы сильных разрушений. Два следовавших за мной юных летчика доверили мне свою жизнь и продемонстрировали высочайшее мастерство, повторяя все замысловатые маневры, пытаясь уйти от истребителей противника. Они летели за мной прямо в пекло, что само по себе было подвигом. Они заслуживали лучшей судьбы, чем гибель под обломками самолетов в волнах океана. Они принадлежали Японии и заслужили возможность летать и вновь сражаться.
Итак, я принял решение. Но нам предстоял долгий и полный опасностей полет назад. Теперь все зависело от того, сумеем ли мы сориентироваться. Двигатели наших самолетов находились отнюдь не в идеальном состоянии. Больше других пострадала машина пилота 2-го класса Хадзимэ Сиги. Шквальный ветер во время полета в облаках сорвал с его самолета капот двигателя. Когда я, помахав, попросил его поравняться с моим истребителем, он знаками показал мне, что опасается за свой двигатель, готовый отказать в любой момент.
Что я мог ему ответить? Я знаками попросил его держаться рядом со мной. Пилот 2-го класса Идзи Сираи, чей самолет пострадал меньше, уступил свое место в строю.
Спустя несколько минут я проверил правильность курса по заходящему солнцу, чьи лучи пробивались сквозь разрывы в облаках. Шторм остался позади, вскоре мы должны были оказаться в безветренном и чистом воздушном пространстве.
Медленно тянулись минуты. Я снова оказался в ситуации, которой опасаются все летчики. Мы находились над океаном в сгущающихся сумерках, не имея возможности точно определить свое местонахождение. Топливо заканчивалось, и в довершение всего существовала опасность не найти аэродром, погруженный во тьму из соображений светомаскировки.
Меня изумлял двигатель истребителя, продолжавший бесперебойно работать. Один из магнето сгорел, но мотор работал на удивление четко.
Топливо я не экономил, как делал это два года назад по пути от Гуадалканала в Рабаул. Я не понимал, как почти выработавший свой ресурс двигатель еще способен функционировать в столь тяжелых условиях. Сейчас мне было наплевать, если бы он заглох. Если бы самолет упал, мне бы не пришлось пережить тот момент, наступления которого я со страхом ожидал. Вернувшись на Иводзиму, я буду обесчещен. Я слишком хорошо это понимал. Перспектива предстать перед капитаном Миурой вселяла в меня ужас.
После двух часов полета к Иводзиме океан окутала сплошная тьма. Я не видел ничего, кроме ярко горящих в небе звезд. Прошел почти еще час. Вот он. Наступил этот злосчастный момент. Если я выбрал правильный курс, то сейчас остров должен был находиться прямо подо мной. Если же нет… меня ждали ледяные объятия океана.
