Как вновь поступившая, я не имела понятия о том, что делается вообще в кружке, т. к. всякого новичка допускали только слушать или простые собеседования, которые происходили один раз в неделю, где слушатели ставили вопросы, а МЕБЕС на них отвечал, или допускались на лекции по истории религий древних народностей. Тем временем к новичку приглядывались, находили его слабые места, на которых удобнее играть, заставляли его писать во имя самопознания и улучшения собственной характеристики, что, конечно, способствовало еще большему узнаванию ученика. И понемногу просили сверх принятых пяти рублей за лекцию то принести немного чаю, то вина, то масла, то денег, и тому подобное. МЕБЕС – тот служил чуть ли часа два-три в неделю преподавателем математики, получал рублей пятнадцать – двадцать пять в месяц, а НЕСТЕРОВА не служила и вела все дело кружка. Лично я все время работала, служила и много зарабатывала, но все же я часто совершенно терялась: где мой долг и что, я должна платить, или нет. Но меня опять обласкивали, читали лекции хорошо, я была одурманена своим горем и опять все шло по-старому. И вот придумали старшие, что надо ехать МЕБЕСУ в Севастополь, в Крым, на поправку здоровья. Он мог бы служить, но тогда ему некогда готовиться к лекциям, так нам говорилось. НЕСТЕРОВА ломала меня целый час, пока доломала, чтобы я помогла им продажей золотой вещицы, т. к. денег у меня не было. Несли деньги и другие – кто деньги, кто материал, кто что мог, кто – то же золото. И, наконец, безусловно, под моральным давлением, что я и показала на допросе в ГПУ, набрали нужную сумму денег. Мне обещали, что мне, конечно, помогут, если мне когда-либо будет круто, и так далее. Я верила или опять металась в своей бесхарактерности. МЕБЕС уехал в Крым, но впечатление от этой поездки осталось тяжелое, и несколько учеников, в том числе и БУДАГОВА, написали Учителям бумагу, в которой изложили все свои сомнения и недовольства. Это было в 1923 г., когда я сути всего еще не знала, а бумагу подписали лица, бывшие там года четыре. Я-то осталась смотреть, интересуясь дальнейшим, что будет дальше, но подписавших бумагу всех исключили из кружка, да они и сами ушли. Копия бумаги и моя история с вымогательством золотой вещицы дошли до АСТРОМОВА; последнего я знаю только понаслышке от других, что он занялся масонством, имеет ложу свою (кажется), общался с заграницей, наконец, был арестован и на допросах рассказал все и вся о кружке МЕБЕСА. Тут и я расскажу.
Присмотревшись к ученику и найдя его «подходящим», а вернее сказать – платящим, его посвящали в «ученика» и надевали зеленую ленточку. Для посвящения была особая комната со столом посреди. Читала нечто вроде ритуала и благословляла НЕСТЕРОВА. У МЕБЕСА есть книга – «Энциклопедия оккультизма». Ее изучали, по ней сдавали экзамены МЕБЕСУ и получали таким же образом степень «товарища» с желтой лентой и «мастера» с красной. В этой комнате НЕСТЕРОВА занималась только с женщинами, два раза в неделю читала разные нравственные поучения, причем, подчеркиваю, о политике не говорилось ни слова, и требовали, чтобы мы все были хорошими и честными работниками своей страны. Также нам говорили, что с масонством этот кружок не имеет ничего общего. С мужчинами занималась или НЕСТЕРОВА, или ее ученик КЛИМЕНКО (сейчас в Соловках). Он и КОЛОКОЛЬЦЕВА, жившая в той же квартире, собирали со всех деньги. Потом, более подходящие, по мнению Учителей, ученики начинали сидеть в темной комнате и развивать ясновидение. Лично я ничего не видела, что тоже показала на допросе. Были там еще какие-то посвящения выше – мартинезизм и еще что-то, но я до них не была доведена, а слышала об этом уже от отошедших от кружка людей, и то мельком, так что рассказать по существу ничего не могу. В общем, следовательно, в разговорах, лекциях, поучениях проводилась программа, изложенная мною на прилагаемом отдельном листке об оккультизме. Но на словах, на деле же было так: больше любили, конечно, тех, кто мог больше платить. Старшие должны были доносить на младших. Все было фальшь и выпрашивание без мало-мальски принятого стеснения всего необходимого для жизни и известной роскоши МЕБЕСА. Все это можно было разглядеть не сразу, постепенно, т. к., в общем, велось все очень тонко и игралось на самолюбии каждого. После допроса АСТРОМОВА потянули всех, бывавших на этой квартире и проявивших себя в том или ином отношении более активно, в ГПУ. Ранее отошедшие, тоже ничего не скрыли. Я, как и все, в обожании НЕСТЕРОВОЙ переходила потом почти что к ненависти к ней, как и у них, и потому они рассказали еще и много таких дел, которых я не знаю, некоторые из них так сказали мне потом. При мне в кружке было человек 25, а раньше было, говорят, человек 40, имена всех в ГПУ известны.
Старшим ученикам поручалось набирать людей, знакомить с оккультизмом, для чего они, т. е. ученики, читали лекции, самые начальные, или у себя на дому (например, БАРЕСКОВ, который теперь в Енисейской области, и КЛИМЕНКО, в Соловках), или по чужим местам. Ровно девять раз был по чужим квартирам и у меня в такой роли ГАБАЕВ (в Усть-Куломе), что я тоже показала, в 1924—25 гг. И иногда, когда мне было удобно дома, в том же году приходила с четырьмя учениками КОЛОКОЛЬЦЕВА. Меня при этом не бывало дома, и сама я никогда никого не «подводила». И каюсь в том, что не ушла раньше, хотя уже считала кружок за дом сумасшедших. Но тут виновата моя слабохарактерность, за что я и получила должное наказание. Когда нас позвали в ГПУ, у Учителей не нашлось даже теплого слова нам сказать. И тут мне стало ясно, какой я была игрушкой в их руках. Я послала дочь мою сказать им после моего допроса в ГПУ, что больше к ним не приду, мне все стало ясно. Они знали, что все рассказал АСТРОМОВ, но тем не менее объявили (МЕБЕС, НЕСТЕРОВА), что я все рассказала, что я – предатель, и так далее. И я все с ними порвала, завеса спала с моих глаз. МЕБЕС воспользовался моим горем и глупостью, и непривычкой к самостоятельной жизни, и ловко пользовался этим для своих благ, а когда со мной случилась беда, – объявил предателем, и кончено. А между тем, я ничего не сказала, чего не знали в ГПУ, и он это знает, и это его характеризует. Он знал, что я еще кормлю трех детей своих. Конечно, я сама виновата, но я и наказана. У меня – глупость, а у него – сознательность. Вообще, на деле, в помощи другому, ни даже хороших отношений между учениками, ни помощи людям вообще, – ничего этого не было, так как все шло только на эгоизм Учителей.
Кроме того, у них было очень деспотическое и требовательное отношение к живущим у них в квартире. Сперва была пожилая женщина, потом ученица – мать с дочерью, которые все бежали с драмой от МЕБЕСОВ.
Добавляю в заключение, что я многое узнала в ссылке и после допросов в ГПУ об этих лицах, так как очень близко к их жизни в Ленинграде не допускалась, хотя Учителя раза три и брали у меня в квартире ванну, но все же суть дела я от этого не могла разобрать.
Теперь я считаю своим долгом уберечь всякого от той ловушки, в которой я была, ослепленная своим горем, смертью мужа и восемнадцатилетнего сына.
Для полноты картины добавлю еще некоторые детали. Между разными степенями проходил разный срок – от полугода до полутора лет в связи с разными обстоятельствами, в частности, и с платежеспособностью ученика. Фактически, на его нравственные стороны не обращалось никакого внимания, а всякого ушедшего обливали грязью, нисколько не стесняясь ни лгать, ни клеветать.
